Stalingrad, станция метро - стр. 16
– Она продюсер, весь шоу-бизнес у нее под каблуком. И телевидение тоже. Денег у нее куры не клюют. Захочет – озолотит тебя, захочет – в грязь втопчет. Она всё может. Всё! В этом году праздновала здесь свой день рождения, так кого только не было!..
– Кого?
– Разве что президента.
– Нашего или американского?
– Нашего.
– А американский?
– Этот тоже не приезжал, врать не буду.
– А все остальные?
– Все остальные были… И Элтон Джон был, и эта жопастая… Дженнифер Лопес, а уж о мелких сошках типа «Бони Эм» и иже с ними и говорить нечего.
– Жаль, мы не присутствовали, – нарочито громко вздыхает Елизавета. – Правда, Карлуша? И когда же случился этот потрясающий во всех отношениях праздник?
– Летом… Кажется, в июне.
– Двадцать второго, – произносит Карлуша, глядя перед собой невидящими глазами. – Двадцать второго июня.
…На обратном пути их настигает снег, первый в этом году.
Елизавета идет впереди, Карлуша заметно отстал.
До сегодняшнего вечера Елизавета ни за что не позволила бы ему отстать, взяла бы за руку. И они бы шли вот так – рядом. Радовались бы снегу, ловили его раскрытыми ртами и разговаривали о чем-то несущественном. Все их разговоры – несущественны, иногда они состоят из нескольких междометий. Иногда – из не слишком хорошо сочетающихся друг с другом немецких слов, чьи падежные окончания чудовищно искажены. Общей благостной картине полного взаимопонимания это не вредит.
Теперь Елизавета так же далека от благости, как Берег Слоновой Кости от членства в Евросоюзе.
Она раздавлена и при этом злится.
Злится на себя – за то, что не сумела произвести на Женщину-Цунами должного впечатления. Злится на свои неухоженные ногти, на бездарные, неопределенного цвета волосы; на свою круглую физиономию («по циркулю», как любят подтрунивать Пирог и Шалимар); на такие же круглые глаза – вот бы всучить их какой-нибудь птице из отряда веслоногих, а взамен получить другие.
Миндалевидные, о да!
Глаза актрисы Кэтрин Зэты-Джонс и все остальное, принадлежащее ей. Лицо и части тела, да нет – все тело целиком, а старого, помешанного на пластических операциях мужа Майкла она может оставить при себе. Неплохо бы и самой стать Кэтрин, какой она была в возрасте семнадцати лет, что тогда сказала бы Женщина-Цунами? Не важно что, но она уж точно не слиняла бы под смехотворным предлогом. Она бы осталась.
Надолго.
И они славно бы поговорили. Они говорили бы без перерыва час, а то и два, и три – с дальним прицелом на торжественное вселение Елизаветы в небесные чертоги мегапродюсерши. Пятнадцати минут оказалось бы достаточно, чтобы понять: Елизавета-Кэтрин не только красавица, но и умница. У нее на все есть свое собственное мнение, гнуснейшие слова-паразиты «типа» и «как бы» никогда не оскверняли ее уст; она в курсе кино- и музыкальных новинок, при этом предпочтение отдается эмбиенту и lo-fi-ланжу; она прочла всего изданного на русском Переса-Реверте и теперь подбирается к Кафке. Нет, нет: с Кафкой она покончила еще в седьмом классе, а теперь штудирует Гюнтера Грасса на языке оригинала. Занимается ли она спортом? – еще бы! Она просто жить не может без экстрима, скалолазание и прыжки с парашютом летом, сноуборд и горные лыжи зимой, о-о-о!
Почему все совершенно не так?!
Почему она корова, толстая жаба