Сталин – период созидания. Гражданская война в СССР 1929-1933 гг. - стр. 28
До колхозов у нас кулаки, конечно, были. Это была всего одна семья, которая жила в нескольких дворах. Но они не задавались, всегда с нами здоровались. У них были такие же машины, что и у нас в коммуне. Но телеги у них были на железном ходу. Лошади – добротные, породистые. Земли у них было много. Пастбища – отдельные. Они даже молотильную машину себе купили. Для нас это чудо какое-то было. Всей деревней ходили смотреть, как она работает. Мы-то вручную молотили. Потом они за плату для всей деревни молотили. А как колхоз образовали, богатство у них и отобрали. А самих мужиков тут же за деревней расстреляли. Потом их тела в одну яму сбросили и землёй засыпали. А нам сказали, что их богатство на темноте и крови нашей сколочено. Но мы-то знали, что они работали много, вот и разбогатели».
Или вот ещё один пример, ещё одно свидетельство – интервью членов спецэкспедиции фонда "Исторические исследования" (1999 г., есть в интернете) с Михайловой Анастасией Захаровной (1906 г. рожд., из Алтайского края, д. Балахоновка):
«Держали две лошади, корову, быка, 6–7 овечек. В 1926 г. мы с мужем вошли в коммуну "Завет Ильича". Из таких, как мы, бедняков, она и собралась. А отец мой вошел в неё ещё в 1920 г. В коммуне мы жили хорошо. У нас и школа своя была -11 классов. Работали с 8 утра до 8 вечера. Придешь домой, а там тебя ждёт баня, ужин, белье, приготовленное техничкой. Скинешь грязное, помоешься, наденешь чистое. У каждой семьи была своя комната в бараке…
Но в 1931 г. нашу коммуну разбили и перевели на колхоз. Богатая была коммуна.
– Кто разбил?
– Да власть и разбила. Знаете, такая борьба была! Людей убивали! Убили в 1928 г. и моего первого мужа. Прямо в грудь застрелили, через окно в конторе. Он у меня писарем был. Сказали, что это сделали кулаки.
– А чем колхоз отличался от коммуны?
– В коммуну мы пришли сами, а в колхоз – силой: кого задавили налогами, а кого раскулачили…
Всех же в колхоз загнали! Мы сразу же стали хуже жить… Как коммуну сделали колхозом, выделили нам корову и выселили из барака. Хорошо, что у меня дом свой в деревне оставался, было где жить нам с сыном. Сильно коммуна от колхоза отличалась. В коммуне мы работали на себя. А в колхозе – непонятно на кого. В коммуне председатель был из наших, деревенских. А в колхозе начальство всегда было из чужих.
– Вот и переизбрали бы председателя.
– Какое там! Тогда не переизбирали. Кого пришлют, тот и начальство! К нам прислали из Белоглазово. Он всё сгубил. И скотину, и людей заморил. Тогда много людей с голоду поумирало. Зайдешь, бывало, в наш бывший коммунаровский барак, а там целыми семьями люди лежат, помирают. Мы со вторым мужем не вытерпели. Уехали в 1935 г. На искитимский кирпичный завод подались. Живы, слава Богу, остались! Весь наш колхоз так и разбежался.
– Но ведь из колхоза уехать было нельзя. Паспортов-то не давали.
– Можно! Если завербуешься. Завербованным по справке давали паспорт на год. Тогда по деревням ездили вербовщики. Помню, что ни зарплату, ни жилье на новом месте они не обещали. Только работу. Но мы и этому были рады. Лишь бы вырваться. Три года в кабале мы по вербовке отработали. Тяжелая жизнь была!»
Попутно мы узнали о способе перекачки рабочей силы из деревни в дешевую рабочую силу, в города. Кстати, понятно, что себестоимость этого кирпича для будущих заводов и фабрик была очень низкой… Так что индустриализация проводилась не только с помощью сознательного пролетариата, но во многом за счет труда и горестей миллионов крестьян.