Сталин или русские. Русский вопрос в сталинском СССР - стр. 18
О революционерах-евреях бытует мнение, что они были обижены на русскую нацию за ущемление евреев в правах, – так вот, я не вижу оснований говорить то же самое о грузине Сталине. Православный грузинский народ в Российской империи никак не ущемлялся. Сам Сталин в 1913 году писал, что «в Грузии нет сколько-нибудь серьезного антирусского национализма», поскольку «там нет русских помещиков или русской крупной буржуазии, которые могли бы дать пищу для такого национализма в массах»[64].
«Ни в многочисленных посвященных Сталину мемуарах, ни в российских государственных архивах, ни в работах известного английского историка Симона Монтефиоре, собравшего огромный массив фактов из личных архивов потомков соратников Сталина и лиц, близко его знавших, мне не удалось обнаружить свидетельств того, чтобы генсек ЦК в личных беседах говорил об опасности для СССР, проистекающей из наличия в России так называемого великодержавного русского шовинизма. О своем восхищении русским народом – да, говорил, и неоднократно. А вот о порицании – нет. По-видимому, у него самого таких настроений до поры до времени и не было. Или он их тщательно скрывал от окружающих», – пишет В. Кузнечевский[65].
Вышеуказанный эпизод, вошедший в историю как «грузинское дело», вроде бы позволяет не подозревать Сталина в грузинском национализме, однако другой эпизод выставляет генсека в ином свете. Речь о хлебозаготовках и голоде 1931 года. «Насильственное ужесточение хлебозаготовок, увеличение плана хлебосдачи касалось только крестьян Центра и Юга России, Казахстана, Украины и Сибири. Но в то же самое время Генеральный секретарь в целом ряде своих телеграмм в Москву настойчиво требовал от Политбюро, во-первых, не увеличивать планы хлебозаготовок для Грузии, а во-вторых, в чрезвычайно резких выражениях требовал немедленно увеличить поставки зерна в Грузию из российских и украинских хлебопроизводящих регионов. Поэтому Грузии голод практически не коснулся… Сталина более всего беспокоила обеспеченность хлебом его малой родины. В июле 1931 года, чувствуя первые всполохи наступающей катастрофы, в стремлении обезопасить Грузию от наступающего голода, он приказывает главе Наркомата снабжения Анастасу Микояну построить в Грузии несколько зерновых складов и «затарить» их под завязку… Наркомснаб не торопился с выполнением распоряжений Сталина не от хорошей жизни: голод накатывался на самые густонаселенные территории СССР – на РСФСР и Украину… Но Сталина это, судя по его поведению, не волновало… Политбюро признало «необходимым ускоренную отправку хлеба в Грузию»…», – пишет Кузнечевский в другой книге[66].
Здесь, пользуясь моментом, я хочу сделать отступление о слове «национализм», поскольку в книге оно встречается многократно и является одним из основных для нашей темы, при этом понимается в России очень по-разному.
В обиходе слово чаще всего обозначает ксенофобию, антипатию в адрес людей другой национальности. В интернетовских баталиях «красные» спорщики порой ссылаются на «определение Даля», где национализм трактуется как унижение и даже истребление других национальностей, но в действительности у Даля слово «национализм» отсутствует (не та эпоха).
В современном издании словаря Ожегова и Шведовой дается такое определение: «Идеология и политика, исходящая из идей национального превосходства и противопоставления своей нации другим». При этом в издании того же словаря 1972 года оно звучит иначе: