Средневековый детектив. вторая книга Русской Тетралогии - стр. 25

Она пыталась дремать, пить охлажденный бодрящий сбитень, хотела вызвать служанку на хамство и еще раз ее отметелить, но ничего не получалось. Пыталась читать Теренция, но по первым же строфам легендарного поэта ей стало понятно, что к нему-то Рагнвальд никогда не приходил отдать письмена на хранение, и посему ничего дельного он, Теренций, сказать ей по этому поводу не может. Стали чесаться живот и икры. Неплохо было бы велеть еще раз натопить баню. Но тогда можно пропустить приход Рагнвальда, а служанка будет с ним болтать и наговорит ему разного. И про сцену с Детином тоже. Ну ее.

Когда стемнело, служанка ушла по обыкновению спать, а повар, тоже по обыкновению, ушел в город. Отсыпался он по утрам, а ночь проводил, очевидно, шатаясь по хорловым теремам и другим неприятным честной женщине заведениям.

Время тащилось, застывало, делало частые перерывы, и они становились все длиннее. Любава решила про себя, что ждет только до полуночи, а в полночь пойдет спать, и пусть Рагнвальд лопнет, и пусть несет свои писульки еще кому-нибудь, и пошел бы он в хвиту! А если он еще раз заявится, то она пригрозит, что расскажет Детину о его, Рагнвальда, несуразных преступных планах, а тот донесет до сведения Ярослава, кто и зачем собирается похитить у него жену. Свинья. Женокрад.

На какое-то время она впала в апатию и, сидя верхом на ховлебенке, думала, что ей все равно, пусть крадет кого хочет, она не будет его отговаривать, и пусть он провалится. Выйдя из апатии, она ужаснулась своим мыслям. Как же так! Ведь пропадет человек ни за что. Ведь он не чужой ей. Как можно! Пройдя в спальню, она хотела было помолиться, вспомнив, что именно так и нужно было поступить с самого начала, но ее отвлекли крики на улице. Окрики. Приказания. Подойдя к окну, Любава осторожно отворила ставню и выглянула.

Двое ратников с факелами склонились над телом. К ним приблизился третий. Предчувствуя неладное, не желая ни о чем думать, Любава заспешила вниз, отодвинула засовы, и выскочила на улицу.

Рагнвальда успели перевернуть на спину и теперь внимательно осматривали и обыскивали.

– Эй! – крикнула Любава.

– Тише, – сказал один ратник. – Не кричи. Тут у тебя под окном человека убили, а ты кричишь. Что теперь кричать. Кричать раньше надо было.

Где-то распахнулась ставня, и где-то еще скрипнула дверь. Люди стали выходить из домов.

– А, хорла, народ подтягивается, – сказал ратник. – Что делать будем?

– Надо доложить тысяцнику, – сказал второй.

– Надо ли?

– Да ведь дело-то какое. Строго-настрого сказано было новгородцам не задирать варангов. А варангам – быть учтивыми. И вот, пожалуйста. А нам выйдет нагоняй. Не уследили.

– Как это произошло? – спросила Любава срывающимся голосом. Она присела на корточки рядом с телом.

Лицо Рагнвальда исказилось в предсмертной вспышке гнева, глаза широко распахнуты, стеклянны, губы приоткрылись, рыжеватая борода в уличной грязи – упал он, судя по всему, на живот и на лицо.

– Да кто ж его знает, – начал было ратник, но второй ткнул его локтем.

– Не знаем мы, – отрезал он. – Были в дозоре. Смотрим – лежит.

– Где его сума? – спросила Любава.

– Не было с ним сумы.

Она резко подняла голову и посмотрела ратнику в глаза.

– Не было сумы, говорю тебе! Ведь правда, ребята?

– Закройте ему глаза, – сказала Любава, вставая и дрожа всем телом. – Изверги. Дрянь. Глаза ему закройте!