Срединная Англия - стр. 15
– У вас есть ПНСК[14], разумеется, но, насколько я понимаю, это партия одной задачи и ее как политическую силу не воспринимают всерьез.
Соан ожидал, что Альдебер разовьет мысль и дальше, а когда этого не случилось, обратился к Лайонелу Хэмпширу и в некотором отчаянии спросил его:
– Не желаете ли прокомментировать?
– Ну, – произнес маститый писатель, – как правило, я воздерживаюсь от подобных широких обобщений о национальных чертах. Но, думаю, Филипп, возможно, тут не очень-то промахнулся. Я не безрассудный патриот. Отнюдь. Но есть что-то в английском характере, что меня восхищает, и Филипп в этом прав – в смысле нашей любви к умеренности. Нашей неумеренной любви к умеренности, если угодно. (Эта изысканная фраза плюхнулась в почтительную тишину зала и запустила зыбь смеха.) Мы – нация политически прагматичная. Крайности слева и справа нам не нравятся. И к тому же мы по сути своей терпимы. Поэтому мультикультурный эксперимент в Британии в общем и целом складывается удачно – с одним-двумя мелкими огрехами. Я бы в этом смысле не взял на себя смелость сравнивать нас с Францией, конечно, однако, несомненно, если рассуждать с личных позиций, вот чем я восхищаюсь в британцах больше всего: нашей умеренностью и нашей терпимостью.
– Сплошная самодовольная херня, – проговорил Соан. Но, к сожалению, не со сцены.
– Ты так считаешь? – спросила Софи.
Они сидели в ресторане “Гилберт Скотт” на вокзале Сент-Панкрас и проводили посмертное вскрытие дискуссии. Ресторан они выбрали дорогой, однако решили, что, раз уж встречаться теперь будут редко, каждая такая встреча пусть будет особой. Софи заказала ризотто с зеленым горошком, а Соан решил поэкспериментировать с пирогом с креветками и кроликом, который оказался вкуснейшим.
– Эти люди не знают, о чем говорят, – продолжил он. – Эта так называемая терпимость… Каждый день сталкиваешься с людьми, которые нисколько не терпимы, будь то сотрудники магазинов или обычные прохожие на улице. Может, ничего агрессивного они и не говорят, но видно по их глазам и вообще по тому, как они себя ведут с тобой. И им хочется что-нибудь сказать. О да, им хочется применить к тебе какое-нибудь запретное слово или же просто сказать тебе, чтоб съебывал обратно в свою страну – где бы она, по их разумению, ни была, – но им нельзя. Они знают, что это непозволительно. А потому ненавидят не только тебя, они ненавидят еще и их – кем бы те ни были, – этих безликих людей, что сидят где-то над ними и осуждают их, предписывают, что можно, а что нельзя произносить вслух.
Софи не знала, что тут сказать. Ни разу прежде не слышала она, чтобы Соан рассуждал на эту тему так откровенно и так ожесточенно.
– В Бирмингеме, – неуверенно начала она, – люди вроде бы ладят… Не знаю, много народу из разных стран, и…
– Тебе это так и будет казаться, – проговорил Соан. Но этого ужина он ждал и хотел, чтобы настроение оставалось приятным, а потому сменил тему – достал свой айфон, нашел в фейсбуке какой-то фотоснимок и протянул телефон ей. – Кстати – что скажешь?
Софи уставилась на лицо молодого человека восковой бледности, каменно глазевшего в объектив из-за неопрятного рабочего стола.
– Кто это?
– Один мой аспирант.
– И что?
– Одинокий.
Софи ошарашенно вперилась в Соана.
– Ну ты же ищешь себе кого-нибудь?