Спутница по июньской ночи - стр. 20
– Настенька, – щебечет неумолчная Кира, – нашему Мишке пришла повестка из военкомата. Представляешь? И он совсем заважничал. А это их просто в шестнадцать лет на учет берут. А у него такой вид, словно бы он завтра в армию уходит. Воображаешь? Когда он вчера сказал…
У Киры две маленькие черные косички с синими бантами, прыгающие по плечам, и круглые веселые щеки. Глаза узкие, цвета грецкого ореха, но такие маслянисто-живые, так жизнерадостны и всегда веселы, что от одного только взгляда на них Настену охватывает беспричинная радость.
– Он так и сказал? – тихо смеется Настена.
– Воображаешь? Но и это еще не все…
Луна поднялась ещё выше и искоса поглядывает на них, своих младших сестер, стоящих у самой кромки таинственного леса, из которого внимательно и весело наблюдают за ними чьи-то неотступные, блестящие глаза.
VII
Когда они возвращаются на дачу, из небольшой низкой тучи неожиданно просыпается снежная крупа. Ровный и сильный шорох заполнил лес. Сразу же все потемнело вокруг, и как-то по-особенному встревожил сознание этот бесконечный, словно бы переливающийся из одного сосуда в другой, шорох свернувшихся в комочки снежинок… Колючее прикосновение снежинок холодило лицо, а когда Настена подняла голову и попыталась разглядеть облако, из которого сыпался замороженный дождь, неприятная, царапающая боль заставила ее поспешно опустить глаза. Но длилось это всего лишь несколько минут, а потом и снег, и шорох скрылись в глубине леса. Не стало луны, нет шороха, и лишь доисторическая тишина томила землю, тепло и пушисто покрытую снегом…
– Настена! А-у-у! – далеко впереди кричат ей.
– Мы все идем к Горелкиным, – это уже мама, тем, ненавистным для Настены, голосом.
Миша с Кирой давно уже на даче: их послали протопить камин и убрать со стола…
Едва Настена успела подумать о них, как по всему лесу разнеслось страшное шипение, вскоре сменившееся пронзительными звуками модной песенки, которую исполняла очередная временная царица эстрадных шлягеров. И лес уже больше не был лесом: приговоренный, растерзанный многократно усиленным голосом, он стал походить на обыкновенный городской парк, с масляными бумажками от пирожков, коробочками из-под мороженого, окурками, бранчливыми голосами подвыпивших горожан… «Наш Мишка во-от такой динамик привёз и на крыше поставил, – вдруг вспомнила Настена тихо-счастливый, заговорщицкий голос Киры. – Только это пока секрет. А то он меня убьет и под елкой похоронит…»
Музыка резко оборвалась, вновь послышалось шипение, потом какие-то щелчки и затем раздался неправдоподобно громкий, изломанный микрофоном, Мишин голос:
– Настена! Доченька! Сейчас же ступай к нам! – Миша не выдержал и засмеялся и уже своим, обычным, почти натуральным голосом добавил: – Настька! Иди скорее. Мы все тебя ждем…
А потом повалил снег. И сразу такой густой и плотный, что ближние ели словно бы размазались и поплыли по поляне. Снег рушился прямо, отвесно, крупный и пушистый, и легкая радость от его чистоты и невесомости переполнила Настену.
– А снег идет, – прошептала она слова давно услышанной песенки. – А снег идет…
Но в этот момент очередной шлягер ворвался в лес, разметал установившуюся было тишину и, пронизывая буквально каждую снежинку, плутая между полянами и елями, унесся в сторону автострады.