Спросите экстрасенса - стр. 16

- Если тебя накрыло так, значит, там очень сильные эмоции? – спросила я, через какое-то время.

- А ты догадливая, - усмехнулся экстрасенс-эмпат.

- Негативные? – тихо спросила я, заранее зная ответ.

Мужчина молчал. Долго. Мы сидели уже минут десять, а я пыталась решить, хочу я знать или нет.

- В моей жизни, - неожиданно заговорил Стас, - столько дерьма, которое я пропускаю через себя, тебе это не нужно.

Но я не могла быть в неведении, я надеялась, что я напридумывала себе то, чего нет.

- Это связано с девочкой? – мужчина молча завел мотор, что я приняла за согласие. – Она болеет? – быстрый взгляд в боковое зеркало и снова тишина.

Я сглотнула слезы.

- Она… умирает? – ответь «нет», пожалуйста! Но снова тишина. Ужасная давящая тишина.

Я всхлипнула, отвернувшись в окно.

- Это ее последнее лето, - тихо прозвучал голос экстрасенса, а я не сдержала слез и молилась, чтобы он был просто обманщиком.

Успокоившись через некоторое время и начав думать рационально, я вспомнила еще один невыясненный момент.

- Тебе было плохо, - я посмотрела на Стаса, а он упрямо сжал губы, понимая, какой последует дальше вопрос. – Но все изменилось, когда я потрогала твой лоб.

Я опустила взгляд на свою руку, обнаружив там следы от пальцев, превращающиеся в отчетливые синяки.

Я подняла кисть и продемонстрировала запястье экстрасенсу.

- Как ты это объяснишь?

- Прости, я не хотел делать тебе больно, - буркнул он.

- К черту синяки, что это было?!

Я смотрела на него в ожидании ответа.

- Я сам не знаю, - наконец соизволил выдавить ответ Стас, - и хочу выяснить это за поездку.

- Не знаешь, что? – спросила я, поняв, что у этого типа есть и свой личный интерес, помимо получения второй часть оплаты.

- Ты мой личный сорт обезболивающего, похоже - нехотя ответил Стас, - и единственный.

10. Глава 10

Станислав

Я надеялся, что это совпадение. И в то же время надеялся, что нет. Меня редко можно уличить в нелогичности, но в данный момент я сам с трудом себя понимал.

Два дня приема Евы, и два дня резко проходит головная боль. Это стало основной причиной, почему я отправился с ней на розыск сестры, я хотел посмотреть, что будет со мной, когда мы будем вместе. И не единой минуты боли, я как будто ожил. А потом заправка с этой семьей, которая отправляется в последнее путешествие их дочери. И этот черный цвет душевной боли, который они маскируют фальшивыми улыбками, и красный цвет физической боли их ребенка, с которой он практически свыкся. И меня накрывает. Я им не смог бы помочь, даже если выложился бы на сто процентов. Меня накрыло, грудь сдавило в тиски, дышать стало тяжело, голова взорвалась болью. Я понимал, что как только они скроются, меня начнет отпускать. Но они не уезжали, а я держался из последних сил, чтобы не потерять сознание, с трудом понимая, что говорю и делаю. Вроде о чем-то говорил с Евой. А потом облегчение, как будто во мне бушевал пожар, и кто-то начал его заливать ледяной водой. Я вцепился в это спасение всеми силами, не желая, чтобы боль вернулась. И среди этой гаммы чувств я услышал крики Евы. Слава богу, хотя бы руку ей не сломал, а мог бы.

Ева смотрела на меня выжидающе и с недоверием. Ее красные глаза еще не совсем отошли от слез, но выражение их было воинственным. Она мне не хотела верить, но какая-то часть сознания, которая знала, что я говорю правду насчет ребенка, взорвалась в ней слезами и горем. Как же ты в этом мире живешь, с настолько гипертрофированным чувством жалости. Ужасное чувство, кстати.