Справа налево - стр. 6
В горах пастухи и крестьяне жуют маковое семя; это добавляет выносливости. Здесь высок метаболизм и велико прямодушие: много работы, много еды и непременна крепкая тутовка.
Стоит только заглянуть в нищий крестьянский дом, как тут же усаживают за стол, вынимают из тандыра горячий хрустящий лаваш (чем выше в горы, тем он солонее), достают огурцы, помидоры, травы, сыр, выпивку…
Ущелье, в котором течет Дзорагет, образующий слиянием с Памбаком реку Дебед, – это несколько десятков километров полета над бурлящей водой, после вчерашнего шторма полной селевых мутных сходов; дома, стоящие на сваях, – над водой и на склонах, с многоярусными этажерчатыми верандами, по которым носятся дети; это сосредоточенные ловцы речной форели на мостах, неотрывно наблюдающие за кончиком удилища и готовые подсечь радужную рыбешку, бьющуюся на крючке кольцом…
Годы независимости очистили воды реки, куда раньше опорожнялись технические резервуары медного производства. «Тогда здесь даже лягушек не было», – говорит Тофик Манукян, 65 лет, выпускник московского Института стали и сплавов, присевший к нам поболтать во время спонтанного пикника на рыночной площади городка Туманян. Тофик среди прочего рассказывает, что ударно-комсомольское строительство гидроэлектростанции, которую мы миновали выше по течению, описано Мариэттой Шагинян в романе «Дзорагэс» (1931).
Мы вычерпываем и выскребываем ложками половинки арбуза, выпиваем по чашечке густого кофе и едем к Микояновскому мемориалу: легендарный МИГ‑21, целехонький, стоит на бетонном постаменте, у него даже крутится переднее цельнорезиновое шасси.
Дорога вдоль Дзорагета и Дебеда идет параллельно железнодорожной колее, перелетающей с берега на берег по мостам с опрокинутыми вниз арочными горбами. Пролеты их расположены так высоко, что, оглядываясь вокруг, восхищаешься мужеством машинистов, когда-то осмеливавшихся тянуть над этими провалами составы. Теперь шпалы заросли травой, и на рельсах пасутся коровы и ослики.
Ласточки пронизывают темные своды монастыря близ Санаина, сшивают многосоставное храмовое пространство и уносят вверх свои «ки-ир, ки-ир»… Вокруг – высота и покой; взгляд следует за уходящими в гору воздуха луговыми террасами, грядами, холмами, покрытыми волнами садов.
Душа народа с неизбежностью становится похожа на тот ландшафт, который ее окружает.
На прохладном Севане столпотворение туристов и вечный праздник. Вдоль обочины встречаются лавки, у которых зазывалы заговорщицки мотают головой и разводят руками. Так они показывают, какого размера у них рыба в холодильнике. Форель в Севане четырех видов, два из которых почти утрачены. Кроме форели здесь водится вкуснейший сиг, какового, тушенного с картошкой и помидорами, нам и подают в глубокой сковородке, когда мы сидим над красной горой из раков, потягивая вкусное армянское пиво. Слева от меня капитан корабля «Киликия» Карен Балаян, два десятилетия потративший на строительство своей мечты – копии среднеразмерного торгового судна времен возрождения армянской государственности на малоазийской территории Киликии в XI веке. Спокойным тихим голосом Карен рассказывает, что после вчерашней бури, которая застала нас на Арагаце, его корабль, не имея надежного причала, получил пробоину в корпусе от сваи и лишился мачты. «Севанцы такого шторма еще не видели, – говорит Карен, несколько лет назад проведший свой корабль вокруг Европы, с зимовкой в Венеции. – Мы всю ночь откачивали воду и заделывали дыру».