Спорные истины «школьной» литературы - стр. 10
Но известно было это его современникам: Пушкину, Вяземскому, Баратынскому, Лермонтову и другим, надо думать, непосвященным лицам, а некоторые нынешние товарищи полагают иначе. Ну и пусть полагают. По их мнению, и политически, и нравственно издатель «Северной пчелы» («поборник гласности» – по Кореневу) вполне респектабелен. Вот только характерец имел неважный: «Попросту характер имел он склочный и едкий ум», – оговаривается Коренев. Вот и все. Только за это его, бедненького, и не любили. Не стану сейчас спорить с эдакой «простенькой» кухонной концепцией. Лучше приведу еще одну, последнюю, цитату – из малоизвестного письма Николаю I вовсе не воинственно и не революционно настроенного человека – милого Василия Андреевича Жуковского: «…с Булгариным у меня нет и не может быть ничего общего ни в каком отношении… я очень искренне сказал ему в лицо, что не одобряю того торгового духа и той непристойности, какую он ввел в литературу, и что я не мог дочитать его „Выжигина“». Это было написано 160 с лишним лет назад, но «жив курилка»! И с грустью, и с досадой приходится признать, что и поныне находятся рецензенты и публикаторы, оценивающие достоинство произведения и талант автора исключительно по коммерческому успеху его книги, по спросу на рынке. Расторопный делец и один из действительных основоположников «массовой», псевдонародной, оболванивающей «культуры», Булгарин породил неистребимую армию литературных уродов, популистских имитаторов, от которых нет спасения до сих пор. Но сколько нашумевших бестселлеров-однодневок не без помощи славных Косичкиных безвозвратно кануло в Лету! Туда им и дорога. Теперь, пожалуй, и я осмелюсь сказать: «Dixi!» Пока все.
«Ай да Пушкин!»
Приятно иметь дело с учеными людьми. От них всегда можно узнать что-нибудь необычное. В. Осокин, например, в книге «Перстень Веневитинова» сообщает: «В сентябре 1826 года в Москву приехал Пушкин. Николай I, вступивший на престол, „милостиво“ освободил его из ссылки в Михайловское, куда семь лет назад отправил его Александр I». Есть над чем задуматься. Ведь каждый школьник знает, что в Михайловское Пушкин был сослан не в 1819 году (тогда он находился еще в Петербурге), а в 1824-м.
Аннотация к книге заманчиво обещала, что автор познакомит «с событиями из жизни известных деятелей искусства, которые рисуют их с новой, почти неведомой ранее стороны». Читая прозу, критику и публицистику последних лет, я не раз вспоминал слова этой аннотации, предваряющей книжку, которая представила мне классиков действительно с «неведомой стороны». В данном случае, как я сказал, любой старшеклассник может поправить автора. А что делать бедному школьнику, когда его обманывает авторитетнейший учебник? В нем на протяжении многих лет, из издания в издание, упорно заверяют мальчиков и девочек, что Лев Толстой осиротел в тринадцатилетнем возрасте: «В 13 лет он потерял и отца». Поможем же автору, написавшему главу о Л. Н. Толстом, сделать несложные арифметические выкладки. Лев Толстой родился в 1828 году. Его отец умер в 1837 году. Следовательно, будущему писателю было 9 лет.[4]
Хрестоматийным стал пример бурного пушкинского «самовыражения», когда он завершил работу над любимым детищем своим – «Борисом Годуновым». Около 7 ноября 1825 года он написал другу П. A. Вяземскому: «Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал, ай-да Пушкин, ай да сукин сын!» Это не из рассказов, не из легенд о Пушкине, это документ, причем многократно опубликованный. Ссылаются на него охотно, но пересказывают кто во что горазд. Так, одному из самых читаемых и заслуженно почитаемых журналистов пушкинские слова показались, видимо, слишком резкими, и он решил прибегнуть к эвфемизму, смягчив и «облагородив» простодушно-грубоватый, но чрезвычайно экспрессивный и естественный тон дружеского послания. Я имею в виду В. Пескова, написавшего в «Комсомольской правде»: «Давний житель Михайловского, поставив последнюю точку в одном из трудов, созданных в деревеньке, радостно восклицал: „Ай да Пушкин, ай молодец!“» Чувствуете разницу? Другой солидный автор, создатель учебника «Психология», желая подчеркнуть взрывчатую эмоциональность обладателя африканского темперамента, не удовольствовался битьем в ладоши да радостными выкриками и заставил поэта лихо отплясывать: «Известно, например, что, закончив трагедию „Борис Годунов“, А. С. Пушкин так радовался и ликовал, что пустился в пляс, приговаривая „Ай да Пушкин!“». Воображение у психолога B. Крутецкого работает на славу…