Спокойной ночи, красавчик - стр. 23
Я паркуюсь рядом с единственной машиной на стоянке, темно-коричневым «Бьюиком», и поднимаюсь по трем шатким ступенькам. Лысый мужчина за конторкой, похоже, искренне удивляется, увидев меня. – Вам помочь?
– Да, я хочу посмотреть постоянную экспозицию. – Я держу в руках статью, распечатанную с сайта: «Лоуренсы – семья основателей Честнат-Хилла». Я не могу удержаться и наклоняюсь вперед, чтобы дать ему небольшой совет. – Что за банальное заглавие. Может, вы предложите что-то более вдохновляющее?
– Второй этаж, – говорит он с отсутствующим видом. – Лифт сломался, поднимайтесь по лестнице.
– Спасибо. – Я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, меня волнует мысль о том, что я смогу узнать еще больше о семье, чей дом я занимаю, о химических магнатах, создавших состояние, загрязняющее землю, их усилия увековечены здесь, на втором этаже: тридцать две панели, которые не мешало бы хорошенько протереть от пыли.
Я начинаю с самого начала. Джеймс Майкл Лоуренс сделал свои деньги на нефти, прежде чем обратиться к химикатам.
Филипп, большой покровитель искусств.
Мартин, вложивший деньги в газеты и свою жену Селесту.
У меня такое чувство, что теперь, изучив большую часть бумаг Агаты Лоуренс, я знаю их всех очень близко. Джеймса свалил жар из-за скарлатины. Мартина мучает колит. Филипп работает над введением сухого закона в округе Грин.
Конечно, больше всего меня интересует Агата. Местные думают, что знали ее: одинокая женщина, которая умерла в одиночестве в шестьдесят семь; бедная старая дева на холме. Но она была совсем не такой. На самом деле, она, возможно – самая интересная женщина, когда-либо встреченная мной. Найденные мною страницы ее дневника по-настоящему завораживают. Она была бесстрашно независима и умна, входила в первый женский класс, принятый в Принстон в 1969 году. После окончания колледжа редко общалась с другими членами семьи – все они были убежденными консерваторами. Будучи дизайнером текстиля, она путешествовала по миру, большую часть времени в одиночку. Ее работы выставлялись в галереях Нью-Йорка и Лондона, и она жила с женщиной в Сан-Франциско, когда узнала, что ее отец умер. Она знала, что этот день придет, что она станет единственной наследницей поместья Лоуренсов. И она вернулась в Честнат-Хилл, в семейный дом, где удивила всех, продав компанию и потратив большую часть выручки на покупку больших земельных участков, которые передала в трастовый фонд, компенсируя то, что ее семья в течение нескольких десятилетий была худшим загрязнителем в штате Нью-Йорк.
«Фурия» – так мой отец называл таких женщин, и это не было комплиментом. Слишком амбициозные и дерзкие. Но меня такие очаровывают. В конце экспозиции есть ее фотография – она стоит перед мольбертом в гостиной дома. Подпись гласит: «Агата Лоуренс умерла в Доме Лоуренсов в возрасте шестидесяти семи лет. Она была последним живым членом семьи». Я долго стою перед этим снимком, рассматривая пытливое выражение ее лица, ярко-рыжие волосы и гадая, не страшно ли ей было в тот день, когда она умерла, одна в своем кабинете.
Будильник на моих часах громко звонит, напоминая, что «счастливый час» с Сэмом начинается через сорок пять минут. Я направляюсь к двери, горя желанием вернуться домой и увидеть его. Он захочет услышать все о том, как прошел мой день.