Сплетня - стр. 52

– Отработанный материал, значит? – кричит тот на весь двор, чуть заплетаясь языком в словах. – Тридцать пять лет отдал им и…

– Папа! – Голос Лариной, который разносится по двору, не узнать совсем. Если я и полагал, что со мной она говорила жестко, то ошибся. Сейчас в ее голосе одна сталь.

– Ляля… – Мужик смотрит расфокусированным взглядом на дочь, а я подхожу ближе, но держусь на расстоянии, готовый в любой момент прийти на помощь. – Ты как тут… они снова приходили, представь. Я только домой вернулся, а они у подъезда меня окружили. Сказали, устроят проверку и признают дом аварийным. Угрожали, что лучше не сопротивляться. Говорили, мы больше ничего не можем. Я больше не служу и… мы незаконно…

– Тише, пап, ты всех напугал! – Ее голос звучит так грозно и с таким укором, что у меня кровь в жилах стынет.

– Столько лет… и на улицу… Ляля, девочка моя.

Он обнимает ее. По небритой щеке скатывается скупая мужская слеза. Со стороны кажется, что практически висит на девчонке: она слишком сильная для хрупкого тела, в которое ее поместили.

– Помоги мне, – внезапно слышу тонкий хрип Лили.

На автомате делаю несколько быстрых шагов вперед. Не знаю, чего она от меня хочет, но успеваю подхватить ее отца под плечо, когда тот заваливается вбок.

– Сюда, – указывает она на подъезд самого старого на вид дома. – Он вообще-то не пьет. Не то чтобы часто. Нет. Мой папа не пьяница, но…

Я хватаюсь за ручку массивной подъездной двери, которая поддается со скрипом петель и скрежетом по асфальту. За ней вторая дверь, тоже без замка. Толкаю внутрь ее отца, от которого пахнет как от ликеро-водочного завода. Попадаю в подъезд: с потолка валится штукатурка, лестничные пролеты поросли паутиной, мутные лампочки ни черта не освещают, как и те, что на улице, поэтому я оступаюсь и едва не валюсь вместе с Лариным-старшим назад.

В квартиру захожу с ним, не глядя по сторонам, – и так слишком много информации, которая встает поперек желудка. Сначала эту бы переварить. Прохожу, куда показывают, помогаю уложить мужика в кровать, замечаю китель с наградами, висящий на ручке окна. Дома и правда никого нет, но сейчас это смущает даже меня. Не то место, не то время.

– Он вообще очень редко выпивает, – не замолкает девчонка под боком. – Сегодня праздник, и он… он скучает по работе, иногда расстраивается.

Хочется выйти, чтобы подышать. Как она там говорила? Это слишком.

– Значит, позанимаемся не сегодня, – выдает, возвратившись в коридор, уже у входной двери, когда я собираюсь уйти. На меня не смотрит, вымученно улыбается.

Ее можно оставить с ним наедине? Не знаю, но мне срочно нужно выбраться отсюда.

– Не сегодня, – с облегчением соглашаюсь я.

По лестнице со второго этажа я сбегаю так, будто за мной гонится сам черт. И дальше иду, не оглядываясь назад. Хотя уверен, что затылок жжет не просто так.

Папа говорил, что, даже выйдя на пенсию и сдав табельное оружие, гражданским человеком он себя не ощущает. Разве что когда спит. А как только проснулся, услышал шум под окнами – сразу «оценивает обстановку». Нужно было ему, наверное, пораньше из профессии уходить, чтобы успеть и в другой сфере карьеру построить. Знаю, что кто-то из его бывших сослуживцев занялся розничной торговлей и сейчас неплохо себя чувствует. Кто-то, слышала, пункт выдачи заказов с маркетплейса открыл, а кто-то даже на фармацевта выучился и, довольный, в аптеке работает. Только думаю, если бы папа мог все обратно вернуть, то ничего не изменилось бы. Папа всегда горел своим делом.