Список заветных желаний - стр. 38

Прошло семь лет с тех пор, как я в последний раз была на кладбище Святого Бонифация. Тогда мы пришли сюда с мамой. Если мне не изменяет память, близилось Рождество и мы собирались покупать подарки. Но мама настояла, чтобы мы заехали сюда перед тем, как отправиться по магазинам. Помню, день тогда был холодный. Ветер разгуливал по улицам, разметывал тонкий слой снега, кружил его в воздухе, превращаясь в колючий ледяной вихрь. Мы с мамой, борясь с происками ветра, прикрепили венок из еловых ветвей к надгробию на могиле отца. Я быстро вернулась к машине и включила отопление. Волны тепла наполнили салон, я грела озябшие руки и смотрела в окно на маму, стоявшую у могилы с опущенной головой. Потом она смахнула перчаткой слезы с глаз и перекрестилась. Когда мама вернулась к машине, я притворилась, что настраиваю радио, и старалась не встречаться с ней взглядом. Мне было больно сознавать, что мама по-прежнему испытывает чувство к моему отцу, человеку, который ее предал.

Сегодня все не так, как семь лет назад. Чудный осенний день, небо такое голубое и ясное, что в скорый приход зимы невозможно поверить. Листья играют в пятнашки с теплым ветерком, белки пробегают под деревьями в поисках орешков. Я совершенно одна на этом красивом и тихом кладбище.

– Ты, наверное, удивляешься, что я пришла через столько лет, – шепчу я, глядя на папино надгробие. – Ты думаешь, я такая же, как мама? Не умею ненавидеть?

Я смахиваю с мраморной плиты сухие листья и присаживаюсь на краешек. Роюсь в сумочке, извлекаю из кошелька фотографию, притаившуюся между пластиковыми картами. Фотография изрядно истрепалась и выцвела, но она единственная, где мы изображены вдвоем с папой. Мама сделала этот снимок в рождественское утро, мне было тогда шесть лет. Одетая в красную фланелевую пижаму, я примостилась на колене отца, руки мои молитвенно сложены, словно, находя свое положение до крайности ненадежным, я молю Бога уберечь меня от опасности. Бледная рука отца лежит у меня на плече, вторая вяло свисает вдоль тела. На губах играет неуверенная улыбка, но глаза при этом пустые.

– Я была не такой, как тебе хотелось бы, да, папа? Почему ты никогда не улыбался, глядя на меня? Почему тебе так трудно было меня обнять?

Слезы жгут мне глаза. Я поднимаю взор к небесам, надеясь ощутить прилив блаженного умиротворения. Наверное, именно такого результата ожидала мама, настаивая на выполнении этого пункта. Но все, что я ощущаю, – это ласковое прикосновение солнечных лучей к лицу. Рана в сердце по-прежнему невыносимо саднит. Слезы падают на фотографию, испуганные глаза изображенной там девочки становятся огромными. Я смахиваю капли рукавом блузки.

– Знаешь, папа, что меня особенно мучило? Мысль о том, что я никогда не стану такой дочерью, которая нужна тебе. Почему ты никогда не сказал мне, что я хорошая, умная, красивая? Ни разу, даже когда я была маленькой девочкой? – Я прикусываю нижнюю губу так сильно, что ощущаю во рту солоноватый вкус крови. – Я из кожи вон лезла, чтобы ты полюбил меня, папа. Я так старалась, так старалась… – Слезы ручьями текут у меня по щекам. Я поднимаюсь с плиты и смотрю на могильный камень так, словно это лицо отца. – Знаешь, это все мама придумала. Это она хотела, чтобы я наладила отношения с тобой. Сама-то я забыла о подобных глупых мечтах много лет назад. – Я касаюсь пальцами надписи «Чарльз Джейкоб Болингер». – Покойся с миром, папа.