Список Шиндлера - стр. 26

Именно тогда Оскар понял, что начало христианства лежит в иудаизме; тема эта в силу каких-то причин – может, из-за детской дружбы с Канторами в Цвиттау – всегда интересовала его.

Штерн говорил тихо и вдумчиво. В свое время он публиковал в журналах статьи, посвященные сравнительному анализу религий. Оскар, который ошибочно считал себя в какой-то мере философом, встретил настоящего специалиста в этой области. А склонный к вдумчивому и углубленному до педантизма изучению предмета, Штерн обрел в лице Оскара понимающего собеседника – одаренного от природы умом, но лишенного концептуальной глубины. Но это как раз Штерна не огорчало. Их столь неуместная дружба стала обретать под собой основу. Штерн принялся подыскивать исторические аналогии, как это делал отец Оскара, опираясь на опыт предыдущих империй и сопровождая их собственными объяснениями, пытаясь объяснить: почему Гитлеру не добиться конечного успеха.

Это вырвалось у него прежде, чем Штерн спохватился.

Остальные евреи, находившиеся в помещении, склонили головы и уставились в бумаги.

Шиндлер слушал совершенно спокойно.

В завершение их беседы Оскар сказал: в такие времена Церкви, должно быть, трудновато внушать людям, что их Отец Небесный заботится о жизни и смерти даже простого воробья. Я бы не смог быть священником, сказал герр Шиндлер, в такие времена, когда жизнь сто́ит не дороже пачки сигарет.

Штерн согласился, но в пылу дискуссии выдвинул предположение, что герру Шиндлеру было бы неплохо сопоставить ссылки на Библию с талмудической версией, которая утверждает, что тот, кто спасет жизнь хоть одного человека, спасет весь мир.

– Конечно, конечно, – согласился Оскар Шиндлер.

Прав он был или нет, но Ицхак Штерн всегда считал, что именно в это мгновение он бросил добрые семена во вспаханную борозду.

Был и другой краковский еврей, который рассказал о встрече с Шиндлером той осенью. Сам этот человек тогда находился на краю гибели. Имя его – Леопольд (Польдек) Пфефферберг. Он был командиром взвода польской армии во время последней трагической кампании. Получив ранение в ногу во время сражения на реке Сан (притоке Вислы), он доковылял до польского военного госпиталя в Пшемысле, где стал помогать другим раненым. Он был не врачом, а преподавателем физики в старших классах, но окончил Ягеллонский университет в Кракове и имел кое-какое представление об анатомии. Это был крепкий, уверенный в себе двадцатисемилетний парень со стальными мускулами.

Вместе с несколькими сотнями польских офицеров, взятыми в плен под Пшемыслем, Пфефферберга уже везли в Германию, когда поезд остановился в его родном городе Кракове и всех пленных согнали в зал ожидания первого класса, где им и предстояло пребывать, пока не подадут новый транспорт.

Дом Польдека находился в десяти кварталах от вокзала. Предприимчивому молодому человеку казалось просто чудовищным, что он не может выйти на улицу Павья и, вскочив в первый же трамвай, добраться до дома. Не попробовать ли ему обдурить стоящего у дверей юного охранника из вермахта?

В нагрудном кармане у Пфефферберга лежал документ, подписанный руководством немецкого госпиталя в Пшемысле, в котором говорилось, что ему разрешается передвижение по городу в составе экипажа «Скорой помощи», для оказания содействия раненым из обеих армий. С формальной точки зрения, бумага вызывала доверие, на ней были все полагающиеся подписи и печати. Он подошел к охраннику и протянул ему документ.