Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала - стр. 30
Ермаков уселся на маленькое сиденье, заглянул в панораму наводчика, покрутил колесики горизонтальной и вертикальной наводки. Худо дело – сектор обстрела узкий, да оно и понятно – такой способ установки хуже тумбового, и тем более не сравним с башенным. Но ничего не поделаешь – конструкцию броневагона не исправишь за пару дней.
Но еще хуже то, что рядом с пушкой не установишь пулемет. А потому, если пехота вплотную подойдет, пиши пропало – закидают гранатами через амбразуры и сразу всем станет весело, как тараканам в зажженной духовке.
Вдоль бортов располагались полки с патронными и снарядными ящиками. На них, судя по всему, сидели десантники и члены экипажа. В бортах, по четыре на каждый, небольшие бойницы для стрельбы из пулеметов, с которыми был полный разнобой.
Их было всего шесть, из них три русских «Максима», установленных в самодельные люльки, рядом крепилась коробка с патронами. Два английских «Льюиса» он признал сразу по толстым самоварным стволам – именно из такого пулемета крошил басмачей красноармеец Сухов в фильме «Белое солнце пустыни».
Третий пулемет был совершенно новым для Ермакова – ручной, грубой формы, с магазинным питанием. Костя взял в руки тяжелый магазин из коробки, по привычке надавил пальцем на выступающий патрон – тот неожиданно ушел вниз, можно было втиснуть еще три-четыре патрона. Пришлось недоуменно пожать плечами.
– Так это же «Шош», господин ротмистр. У него все магазины с дефектом, последние четыре патрона не выталкиваются пружиной.
– Да-да, конечно, я помню, капитан, – не моргнув глазом, солгал Ермаков и сразу направился в противоположный конец броневагона.
Внутри стало ощутимо светлее – из амбразур и щелей уже пробивалось утро. И теплее, намного теплее, чем снаружи. И понятно почему – в конце вагона топилась печка, типичная «буржуйка», прикрученная к полу. Единственным ее отличием был высокий, выступающий от плиты край, ведь во время движения вагона, с его качанием в разные стороны, с нее могло упасть что угодно.
– Сейчас под броней может находиться часть экипажа, что позволит усилить караул и держать вагон в постоянной боеготовности. И воду для пулеметов не придется носить с тендера – теперь она не замерзнет. А вот телефон, – Кузьмин протянул руку к подвешенной на стенке коробке.
– На тендере и носовом каземате такие же установлены?! – утвердительно спросил Ермаков, протянул руку, поднял крышку аппарата. Обычный армейский телефон, пусть и старой конструкции, с подобными он и раньше, в той еще жизни, сталкивался неоднократно.
– Да, господин ротмистр. На три телефона с кабелем и стальными трубками для бронировки я истратил все экономические суммы и отдал свои собственные часы с золотым маминым браслетом. Можете отдать меня под суд, как обещали раньше! – офицер бросил слова с вызовом, ноздри носа трепетали, раздуваемые еле подавляемым гневом.
– Мало чего я с дурика обещал, приношу свои извинения, – бросил Ермаков, а Белых поперхнулся, вытаращил глаза на ротмистра. И почему-то стал звучно принюхиваться, а недоумение на лице сменилось вскоре благожелательным пониманием, будто нашел офицер какую-то истину.
«Пил последнее время ротмистр Арчегов «в черную», – Ермаков удовлетворенно констатировал и еще «поблагодарил» Арчегова за оставленную им для него, Ермакова, небольшую фору. – А потому изменение в поведении заметно для всех. Но то, может, и хорошо, во благо. Мое новое состояние и склероз все теперь спишут на полное и окончательное протрезвление. А на этом и надо сыграть».