Спасти или уничтожить - стр. 26

Теперь в представлениях Оверата все стало перемещаться на свои места, а Борциг продолжал.

– Люци тогда еще не было и семнадцати лет, и все мы звали его «малышом», – улыбка озарила лицо штандартенфюрера. – Он злился и доказывал делом, что он – настоящий боец.

Борциг достал сигареты, не спеша закурил, успокоился, продолжил:

– В общем, когда шуцбундовцы прижали нас, я был ранен, потерял сознание, и Люци вытащил меня. Вытащил, хотя сам был, как тростинка. Вытащил, хотя красные шныряли повсюду. Как он сделал это – не знаю. Но он это сделал, и я тому и свидетель, и свидетельство.

Когда он начал говорить, спокойствие вновь покинуло его. Он говорил рублеными фразами, стараясь контролировать свой голос и часто прерывая рассказ глубокими затяжками.

Потом снова замолчал и сказал уже с усмешкой:

– Если бы в тридцать восьмом он сразу отправился в армию, думаю, уже был бы подполковником, не меньше. Ну а если бы в СС, то мы с ним носили бы одни погоны, поверьте мне! Но он с отцом уехал за океан.

Он поискал глазами, куда бы бросить окурок, и видно было, что он размышляет, стоит ли сказать еще что-то, а потом сказал:

– Мы с фюрером знакомы с детства, оба родом из Браунау. Поэтому, когда он узнал, кто меня спас, он запомнил Люци. А вы знаете, что это значит. Но это, господа, никому и ни при каких обстоятельствах не повторяйте.

И тотчас перешел на официальный тон:

– Лиске, мы возвращаемся. Оверат, насколько я знаю, лейтенант Зайенгер хорошо выполняет свою работу. У него не бывает отставаний в работе с курсантами?

– Никак нет! – вытянулся майор.

– Вот и славно, – будто успокоился за своего боевого товарища Борциг. – Сегодня измените планы, чтобы у него было занято три дня в неделю. В пятницу, то есть завтра, сразу после занятий вы отправите его в распоряжение Лиске. Во вторник рано утром Люци начнет занятия. А в пятницу снова уедет. Если он обратится к вам с просьбой командировать в распоряжение Лиске несколько курсантов, считайте это моим приказом! Прощайте, майор!

Неспешно возвращаясь в свой кабинет и позднее, наслаждаясь кофе, Оверат складывал мозаику, хотя основные ее элементы были совершенно ему ясны.

Итак, Зайенгер вступил в движение не позднее тридцать четвертого года и принял самое активное участие в февральском восстании, которое было подавлено «красными».

Судя по рассказам Борцига, Зайенгер и после поражения продолжал борьбу, следовательно, он, как и все австрийские нацисты, считались «старыми бойцами», если вступили в партию до марта 1938 года, до радостного воссоединения двух неразрывных частей великой Германии!

О том, что Зайенгер лично известен фюреру, не хотелось даже думать.

Товарищ Голубев, который Петру Миронову так не понравился, вскоре появился, но уже не один, и спутника его Миронов видел много раз. Чаще на фотографиях в газете, но два раза видел живьем, правда, издалека.

Заместитель председателя Совнаркома Белорусии Василий Иванович Козлов сюда, на запад республики, в районы, освобожденные только осенью тридцать девятого года, приезжал часто, поэтому люди его знали и к мнению его прислушивались.

Поэтому, когда после быстрого вынужденного рукопожатия с Голубевым – уж, куда денешься! – радостно протянул руку новому гостю, поприветствовал: