Спартак - стр. 56
Когда он кончил свои признания, которые начал бессвязно дрожащим и прерывающимся голосом, а под конец стал излагать даже изящным, колоритным языком, Крикс, внимательно наблюдавший за ним, немного помолчал и потом хладнокровно заметил:
– Однако ты плут, каких мало!
– Ты оценил меня выше, чем я заслуживаю, благородный Крикс, и…
– Нет, нет, ты стоишь более, чем показываешь. Несмотря на твою овечью наружность и заячью душонку, ты обладаешь тончайшим умом и образцовой хитростью.
– Но что же я вам сделал дурного? Ведь я только исполнял приказания моего господина. Мне кажется, что в награду за мое чистосердечие вы могли бы оставить мне жизнь и отпустить меня, так как я готов поклясться вам всеми богами Олимпа и ада, что ни Вер, ни кто-либо другой не услышат от меня ни слова о том, что я узнал здесь и что между нами произошло.
– Не спеши, добрый Сильвий, об этом мы еще поговорим, – иронически ответил Крикс.
Он вызвал человек восемь гладиаторов и сказал им:
– Нам надо ненадолго уйти. – Потом, обратившись к остальным, он прибавил: – Стерегите этого человека… но не делайте ему никакого зла.
Он прошел во главе сопровождавших его соратников через смежную комнату и вышел из таверны.
– Что нам делать с этим негодяем? – спросил Крикс товарищей, выйдя с ними на улицу.
– Что тут спрашивать? – ответил Брезовир. – Конечно, надо убить его, как бешеную собаку.
– Отпустить его – значило бы то же, что донести на самих себя, – заметил другой.
– А упрятать его куда-нибудь и держать в заточении было бы небезопасно, – добавил третий.
– И где нам его держать?
– Стало быть – смерть? – спросил Крикс, обводя всех глазами.
– Теперь ночь…
– Улица пустынна…
– Отведем его на вершину горы, на другой конец этой улицы.
– Mors sua, vita nostra, – изрек Брезовир, безбожно коверкая латинское произношение.
– Да, это необходимо, – сказал Крикс, делая шаг обратно к таверне.
– Кто же его убьет? – спросил он, останавливаясь.
В первую минуту никто не отвечал, потом один заметил:
– Убить безоружного и беззащитного…
– Если бы, по крайней мере, у него был меч, – отозвался другой.
– Если бы он мог и хотел защищаться, то я взялся бы за это дело, – сказал Брезовир.
– Но зарезать безоружного… – добавил самнит Торквато[20].
– Вы, храбрые и благородные люди, достойные свободы! – с волнением заметил Крикс. – Согласитесь, однако, что для нашего общего спасения кто-нибудь из вас должен победить свое отвращение и исполнить над этим человеком приговор, который изрекает моими устами суд Союза угнетенных.
Все промолчали и только склонили головы в знак покорности.
– Притом же, – прибавил Крикс, – разве он выступил против нас с равным оружием и в открытом бою? Нет, он собирался предать нас, и если бы мы не открыли его засады, то завтра нас всех повлекли бы в Мамертинскую тюрьму, а дня через два распяли бы на кресте на Сессорийском поле, как последних каторжников.
– Правда, правда! – прозвучали голоса.
– Итак, именем суда Союза угнетенных повелеваю Брезовиру и Торквато умертвить этого человека.
Двое названных гладиаторов наклонили головы, и все во главе с Криксом вернулись в таверну.
Когда они вошли во вторую комнату, Сильвий Кордений, которому минуты казались веками, пока он ждал решения своей участи, устремил на них глаза, полные страха и тоски. И по внезапной бледности, покрывшей его лицо, видно было, что несчастный не прочел на этих лицах ничего доброго для себя.