Спартак - стр. 33

– Это такая гнусная ложь, о которой и думать-то не следовало бы, а не только говорить.

– И я то же говорю, – иронически заметил Варин. – Но поди разуверь этих добрейших квиритов! Они хором кричат о святотатственной любви твоего патрона к красивой весталке.

– Повторяю вам, что это клевета.

– Слушай, любезный Апулей, с твоей стороны понятно и похвально отрицать это, но нас ты не проведешь, клянусь Меркурием! Любви не спрячешь; она просится наружу. Если бы Красс не любил Лицинию, то не сидел бы возле нее на всех публичных собраниях, не осаждал бы ее своим ухаживанием и своими нежными взглядами. Ведь мы понимаем, что это значит, и сколько ты ни тверди «нет», а мы все-таки будем говорить «есть». Моли-ка лучше Венеру Мурцийскую со всем жаром, какой придают тебе щедроты Красса, чтобы не сегодня завтра в это дело не вмешался цензор.

В эту минуту какой-то человек среднего роста, но геркулесова телосложения, с черными глазами и черной бородой и с энергическими чертами смуглого лица, подошел к Спартаку и слегка ударил его рукой по плечу.

– Ты так погрузился в свои думы, что глядишь и не видишь ничего перед собой, – сказал он ему.

– А! Крикс! – вскричал Спартак, проведя рукой по лбу как бы с тем, чтобы разогнать свои мысли. – Я не заметил тебя.

– А ведь глядел на меня, когда я проходил внизу мимо тебя с нашим ланистом Ацианом.

– Черт бы его побрал!.. Ну, что скажешь?

– Я виделся с Арториксом. Он вернулся из своего странствования.

– Был в Капуе?

– Был.

– Сговорился с кем-нибудь?

– С одним германцем, неким Эномаем, самым энергичным и смелым в школе. Он считается силачом.

– Ну и что же? – нетерпеливо спросил Спартак, глаза которого радостно заблестели.

– У этого Эномая такие же планы и надежды, как и у нас. Он сейчас же ухватился за нашу мысль и дал клятву Арториксу, что будет пропагандировать наше священное и справедливое дело, – прости, что я говорю «наше», когда должен был бы сказать «твое»! – среди наиболее энергичных гладиаторов школы Лентула Батиата.

– Ах! – воскликнул Спартак в неописуемом волнении. – Если бы боги олимпийские оказали поддержку несчастным угнетенным, то, я уверен, через несколько лет рабство исчезло бы с лица земли.

– Только Арторикс передавал мне, – продолжал Крикс, – что этот Эномай хотя и очень храбр, но опрометчив, неосторожен и непредусмотрителен.

– А! Это нехорошо… это плохо!

– И я подумал то же самое.

Оба гладиатора помолчали, и потом Крикс спросил Спартака:

– А Катилина что говорит?

– Я начинаю убеждаться, что он никогда не присоединится к нашему делу, – ответил Спартак.

– Значит, его прославленное величие души – пустая сказка?

– Нет, у него великая душа и великий ум, но его чисто римское воспитание привило ему неискоренимые предрассудки. Я подозреваю, что он хочет только ниспровергнуть с помощью наших мечей существующий порядок, а не изменить варварские законы, которым Рим подчиняет остальной мир.

Спартак помолчал и потом прибавил:

– Сегодня вечером у него соберутся его друзья, и я также буду там, чтобы договориться насчет общего плана действий. Боюсь, однако, что из этого ничего не выйдет.

– Так наша тайна известна ему и его друзьям?..

– Не беспокойся, они не выдадут ее, даже если мы не сговоримся с ними. Римляне так презирают рабов и гладиаторов, что никогда не поверят, чтобы мы были способны угрожать их власти.