Современная литература Великобритании и контакты культур - стр. 27
Конечно, Дж. Келман – п исатель, творчество которого не может не вызывать споры, поскольку «кажется, что значительная часть его прозы – бессмысленное повторение “fuck” и “fucking”, а между ними – надоевшее “I did this”. И многие писатели, особенно “крутые” молодые, пытаются писать именно так – результат ужасен», – о тмечает К. Хьюитт [Hewitt]. Приведем ее мнение по поводу прозы Дж. Келмана подробнее, поскольку представляется, что ей удалось отметить важные особенности творчества писателя: «Келман не таков (как “крутая” молодежь.– О. С.). Его ранние работы, особенно “Кондуктор автобуса Хайнс”, дают очень яркое, детальное описание того, что значит жить в беспросветной бедности, выполнять отупляющую работу и погружаться в быт – и все же быть в состоянии жить внутренней жизнью. Повторы [в тексте] неизбежны: частично – чтобы передать ужасающую ограниченность жизни, частично – чтобы передать нескончаемую рутину, а частично – и это особенно важно – чтобы показать внутреннее стремление человека, его навязчивую идею, которая делает его личностью и позволяет ему избежать отупляющей рутины. Нечто подобное пытался [в своих произведениях] делать Лоуренс. То же сделал Беккет в пьесе “В ожидании Годо”…
Келман продолжает работать в этом направлении. Частично это связано с сознанием [его героев], частично – с ритмом повествования. Язык придает героям достоинство – с о всеми его мельчайшими деталями. И как‐то ты начинаешь мириться с присутствием “fucks”. В более поздних произведениях их стало меньше… И очень трудно для читателя, который не является носителем языка, понять, как он [автор] играет против стандартного английского» [Hewitt].
Д. Бёнке задается вопросом, как можно классифицировать язык Дж. Келмана, то есть является ли он шотландским языком или представляет собой местный вариант английского языка. Опираясь на лингвистическое исследование К. Макафи [Macafee] и проведя собственный анализ, он приходит к выводу, что «его язык представляет собой вариант шотландского языка», который в реальности сохранился в речи городских низов Глазго и его окрестностей и нашел выход в литературу в творчестве Дж. Келмана [Bohnke, p. 72]. Шотландский язык его прозы осложнен особенностями рабочих говоров, то есть с точки зрения лингвистики проза писателя отражает и использует не только и не столько диалект с определенной географической основой, но и социолект. Таким образом, языковой фактор прозы писателя смыкается с культурно‐социальным, язык, в котором каждый элемент несет ряд смыслов, становится проводником расширенного по сравнению с прозой других авторов спектра значений.
Яркой особенностью прозы Дж. Келмана, как ни парадоксально это может казаться, является то, что в ней присутствует теплота человеческих отношений, разрушающая ощущение тотальной безысходности, а также своеобразный юмор, основанный, как правило, на контрасте языковых и социокультурных норм, которые постоянно противопоставляются в прозе писателя (рабочие низы Глазго – английский средний класс). Писатель создает характеры своих героев, используя стереотипы, сложившиеся в английской литературе, формально сохраняя его атрибуты, но наполняя их новым содержанием. Вот как он оценивает современное положение:
Как можно узнать жителя Глазго в английской литературе? Он – следует помнить, что в английской литературе нет жительниц Глазго, просто нет женщин – п редставляет собой коренастого типа, который пользуется опасной бритвой, постоянно пьян и которого за всю жизнь не посещала ни одна мысль. Он бьет жену, лупит детей и дерется с соседом. И еще одна поразительная особенность: каждый житель Глазго рабочего происхождения, вообще каждый житель британской провинции, не умеет говорить! Удивительно! Каждый раз, когда он открывает рот, он произносит нечто совершенно невразумительное. Прекрасно! Язык этих людей – н ечто среднее между кодом семафора и азбукой Морзе; постоянные апострофы; страшная смесь плохого произношения и жуткой грамматики – совсем не похоже на речь английского (изредка шотландского, но без языковых вариаций) героя из высших классов, чьи речи на странице всегда отличаются правильностью, чистотой, точностью… А какая грамматика! Двоеточия и точки с запятыми! Прямо изо рта! Непостижимое владение языком. И для меня как для писателя самым интересным было то, что нарратив принадлежал им, и только им. Они его присвоили. Это то пространство, где существуют мысли и духовная культура. Никто за пределами этого социально‐культурного пространства не обладал духовной жизнью [The Importance of Glasgo, p. 82].