Совок и веник (сборник) - стр. 41

Так продолжалось минут десять. Старик стал дышать. Потом приехала «скорая».

Анжелика встала, поглядела на свои белые чулки, скривилась.

– Как я теперь переоденусь! Меня в десять часов мужчина ждет на Павелецкой.

– Где ты научилась массаж сердца делать? – спросил я.

– Работала два года в урологии, медсестрой. Всего насмотрелась. Хочешь, катетер тебе вставлю? – Она засмеялась. – Если в следующий раз опять стоять не будет, вставлю, так и знай!

Вот где она научилась с гениталиями обращаться, подумал я.

– А зачем ты ушла оттуда?

– А платили мне сколько? Ты не спросил?

Она спустилась в метро, а я пошел домой.

Мы встречались еще два раза. Один раз Анжелика зашла ко мне с тремя подругами – девочки замерзли на улице и пришли в тепло, пить чай с тортом. Это получилось легко – она просто постучала в дверь, а я открыл. У меня были пряники и полбутылки коньяка, и мы славно посидели.

Девушки, как выяснилось, работали неподалеку, стояли на углу Тверской и Мамоновского, совсем близко от меня. Я часто их видел, когда поднимался вверх по переулку. В самые холодные дни они стояли в миниюбках и тонких чулках.

– Целый день там стоите?

– Слушай, давай о работе не будем. И так весь день про гандоны говорим, надоело.

Они обсуждали свою подружку, Ирку-хохлушку, которой повезло: Ирка встретила фирмача из Мюнхена, задурила ему голову, уехала в Германию, родила детей. Ирка-хохлушка теперь гордая, говорит, ее родина – Европа.

– А что, и права Ирка, родина там, где тебя любят, – сказала одна девушка.

– Да что ты, канарейка, что ли? – сказала Анжелика. – Родина там, где ты сама любишь.

– А вот Ирка говорит…

– Хомяк ты, что ли? Где тебя любят, там и родина! Сказала тоже. Тьфу!

– А сама завидуешь Ирке!

– Дура твоя Ирка!

– А вот и не дура!

– Блядь настоящая!

Они чуть не поругались. Подруги у Анжелики были красивые, особенно туркменка Динара. Другие спорили, а Динара молчала, смотрела огромными глазами. Потрясающая девушка. Только губы у нее были натруженные, как руки у прачки.

Я захотел девушек нарисовать. Подумал, что их профессия опять стала символом общества. Когда-то Пикассо рисовал авиньонский публичный дом, в начале прошлого века проституток часто рисовали, а потом перестали. Я подумал, что опять пришла пора.

Я бы их нарисовал очень красивыми, они красивее многих людей, каких я встречал.

Сказал, что когда-нибудь нарисую их портрет.

– Ой, не дождусь!

Последний раз я встретил Анжелику на улице, она шла по Тверской под руку с немолодым господином. Посмотрела на меня, узнала, но отвернулась.

Интересно, это был иностранец, и она нашла свое счастье за границей? Или риэлтор, с которым она покупала квартиру?

Или кто-то, кто провожал Анжелику до метро? Пусть у нее все сложится хорошо, она заслужила.

Лет пятнадцать я работаю в Брикстоне, на Coldharbour lane 221B, в буро-кирпичном доме с железными лестницами, крашенными в черный цвет. Некоторым Брикстон нравится – я сам слышал, как этот район хвалят. Не верьте, место гнусное. Пока дохожу от метро до мастерской, раз пять предлагают scunk, так здесь называют косяк.

Мастерская на четвертом этаже, но лифт всегда занят – темные (во всех отношениях) личности, у которых офис на третьем, вечно грузят в лифт тяжелые свертки. Им говоришь: «Вы, ребята, скоро?» – «Oh, – говорят, – man, одну секунду, just a sec, man», – теперь все говорят sec вместо second. По-моему, противно. Я поднимаюсь по железной лестнице, прохожу длинным коридором до своей двери, долго стучу каблуками по железному полу, толкаю железную дверь – а когда вхожу, мне с порога предлагают чай: мои печатники всегда приходят раньше. У них уже на столе и чай, и молоко, и бутерброды.