Советистан - стр. 28
Мы останавливаемся на вершине долины, где проживает первая семья. Две юные дочери, хихикая, выходят навстречу и проводят нас в юрту – типичную для Центральной Азии круглую тяжелую палатку, расположенную неподалеку от крошечного глинобитного домика. Из отверстия посреди крыши внутрь проникают толстые лучи дневного света. Пол и стены покрыты множеством ковров красного цвета, шнурков и кисточек, что придает такой уют интерьеру круглого помещения, что чувствуешь себя почти как в бревенчатом домике. Мы садимся на мягкий, красочный матрас, и я уже привычно прислоняюсь к большой подушке спиной. На женской половине, в небольшом кухонном уголке справа от входа, сестры режут лук и помидоры. Обе стройны и подвижны, с крошечными узкими глазами и покрытой тонкими морщинками кожей. Выглядывая из-за горшков, внимательно наблюдают за нами, наверное считая, что мы их не видим. У меня возникает мысль, что, вероятно, большим грехом считается то, что они до сих пор не замужем, однако впоследствии узнаю, что им всего лишь 19 и 21 год. Самую младшую зовут Огульнар, она пришла в мир как Богом данная: в переводе «Нар» означает «плод граната», а «Огуль» переводится как «сын». У родителей были две дочери, но не было сыновей, и они надеялись, что Господь услышит их молитвы. Плод граната символизирует сына. И Бог их услышал. Мать забеременела еще три раза и каждый раз родила по сыну.
Приготовленный сестрами горячий суп обжигает; у него вкус солнца и зеленых яблок. Старшая отправилась на улицу мыть посуду. Стоящая у входа в палатку Огульнар смотрит на нас. Застенчивая улыбка демонстрирует отсутствие переднего зуба. В руках у нее большая толстая тетрадь.
– Иди почитай нам, – зовет ее Мурат.
Она медлит, не двигаясь с места. Мурат подзывает еще раз, а потом еще, и только тогда она приходит и садится вместе с нами. Затем начинает читать. Полузакрыв глаза, она декламирует стихотворение из своей записной книжки. Голос у нее на удивление сильный. Звуки чужого языка наскакивают друг друга и с каждым вздохом сцепляются вместе, напоминая незнакомую песню без мелодии. О, Каракум! – это было единственное, что мне удалось понять, однако у меня было чувство, будто я понимала абсолютно все. Это была хвалебная песнь пустыне, своей стране, небу, песку, и всему вокруг. Мурат начал старательно переводить:
И хотя, возможно, весь смысл исчез в результате спонтанного перевода Мурата и моего изложения, я все же попыталась как можно точнее процитировать поэзию Огульнар, которая тем временем продолжала зачитывать новую страницу, но теперь уже из другой тетрадки. Я не знаю, сколько всего было у нее этих тетрадок, тщательно исписанных старательным почерком, заполненных строками, полными восхищения таким крошечным и одновременно таким огромным миром, в котором она живет. Родители сами не понимают, в кого у них уродилась такая дочка. Вместе с другими детьми она ходила в сельскую школу, да и вряд ли ей удалось осилить хоть одну книгу, не говоря уже о стихотворных сборниках, которых здесь попросту не сыскать. Она начала писать сразу, как только научилась различать буквы. Когда внезапно приходили стихи, она вдруг становилась отстраненной и замыкалась в себе, и в такие моменты семья понимала, что она готова вот-вот умчаться прочь от кипящих кастрюль и коз с полным выменем, скрыться от всех только для того, чтобы начать заполнять стихами очередную страницу одной из своих толстых тетрадок.