Совершенно секретно - стр. 15
Рабочие детали мы обсуждали недолго, уложились в десять минут, включая подписание договора. Он был на трех листах, были и спорные моменты, но Наташа мне их разъяснила и, в принципе, главное, что меня интересовало: смогу ли я уйти, если вдруг что-то пойдет не так.
– Что, например? – уточнила Наташа.
– Если мы с Озерским не сможем найти общий язык. Или у меня появятся отношения.
– Я думаю, вы найдете общий язык. Но, в целом, каждая ситуация будет рассматриваться индивидуально.
Ответ был весьма обтекаемым, и о страшных контрактах с продюсерами я была наслышана, но отступать было поздно, и, не увидев ничего откровенно пугающего в напечатанных на бумаге фразах, оставила свой автограф на двух экземплярах: один для меня, другой для компании. Для чистоты эксперимента подписали и другой договор – гражданского-правового характера, по которому меня якобы брали на работу ассистентом пиар-агента в продюсерский центр. Звучало солидно, и я не раздумывала, хотя фиксированной зарплаты указано не было.
После мы отправились в студию звукозаписи, где были сейчас Озерский и Рогозин – нужно было скорее приступать к реализации задуманного.
– У тебя есть идеи по пиару? Мы же должны что-то предложить, – спросила меня Наташа, выруливая с парковки на оживленный проспект, освещенный лучами солнца.
Я замялась, и она продолжила:
– Мы сейчас записываем новую песню, выйдет она месяца через два, и нам нужно сделать прогрев. Что такое прогрев знаешь?
Я покачала головой.
– Ну, это, скажем, нативная реклама: не слишком явная, но подготавливающая аудиторию. Когда артист выкладывает фрагмент вступления песни или цифры релиза, мол, ждите, будет что-то интересное.
– А если сделать необычную обложку и написать «скоро»? Ну, например, с девушкой, но со спины…
– Банально. Нужно больше вариантов. У нас будет брифинг с командой, где мы накидываем идеи, после выбираем лучшую и дорабатываем. Ты теперь тоже будешь участвовать, посмотришь, как это делается.
Честно говоря, я почему-то ожидала, что Озёрский встретит меня враждебно – наша первая встреча давала этому повод. Он стоял за стеклом и записывал песню: дубль, второй, третий – иногда выходил к звукорежиссеру, отслушивал материал и говорил: «Нет, не пойдет. Вот тут передавил» или «Надо чуть-чуть подержать тут, как думаешь?», порой команды по громкой связи через стекло ему передавал сам звукорежиссер. Я не всегда понимала их специфические словечки, но наблюдать за процессом было весьма увлекательно.
Сама студия оказалась небольшой, с тусклым освещением, обитой специальными шумопоглощающими панелями. Позади звукорежиссера был диванчик для двоих и еще – стена с вывешенными на ней гитарами и дипломами, а в углу – барабанная установка. Впереди – пульт с огромным количеством кнопок. Всё это было так любопытно!
Илья находился в маленькой комнатке, похожей на изолятор (как я себе его представляла), и перед ним был лишь микрофон и пустой пюпитр, а на голове – массивные наушники. Даже не верилось, что песни создаются в такой малопривлекательной обстановке. Да и записываются трех-четырехминутные композиции часами! И это еще не считая сведения звука, работы с аранжировкой… Пока мы ждали Илью, Наташа рассказала, что одну из его композиций записали в пятнадцати вариантах – от медляка до клубного дэнса, и отдали опытному критику на рассмотрение. Он послушал все, говорил: «Нормально», «Неплохо», «Вот это хорошо», а на четырнадцатом прослушивании прямо на вступлении оживился и сказал: «Ну-ка, ну-ка… Вот эта будет хитом!» Песню выпустили в этой, четырнадцатой версии, и она действительно несколько месяцев возглавляла все российские музыкальные чарты.