Совдетство. Книга о светлом прошлом - стр. 127
– Но, может, фотографии остались?
– Нет, мама все порвала и выбросила. Завалялся какой-то клочок: щека с ухом. Но, знаешь, отец мне иногда снится, только я наутро всегда забываю, как он выглядел.
– Как? Щека с ухом.
– Самый остроумный, да?
– Извини… А знаешь… ты в следующий раз постарайся запомнить, на какого актера он был похож во сне. Так легче потом вспомнить! Все люди смахивают на каких-нибудь артистов. Вот мой отец в молодости был вылитый пятнадцатилетний капитан. Забыл фамилию.
– Всеволод Ларионов!
– Точно!
– Ну ты и фантазер, Шаляпин! Новый подвиг придумал?
– Почти, – соврал я и снова оглянулся на Несмеяну.
Мне вдруг показалось, что наш оживленный разговор с Нинкой ей не очень-то нравится. Заметив мой взгляд, Комолова тут же сделала вид, будто она страшно увлечена беседой с Аркой, и даже положила ей руку на плечо. Нет, конечно, мне померещилось. С чего бы это гордой Ирме переживать, что я оказался в паре с этой болтуньей Красновой?
– Ну, скажи, скажи: Ыня победит Фантомаса? – снова пристала ко мне Нинка.
– Они подружатся.
– Врешь!
– Посмотрим. У вас много зубной пасты осталось?
– Есть кое-что. А ты будешь все-таки в почту играть?
– Наверное. Что еще остается делать? Спать-то нельзя.
– Хочешь, я тебе напишу?
– Уже спрашивала.
– Если не хочешь – так и скажи! – надулась она. – А твои сказки про Ыню мне вообще по барабану! Понял?
– Понял.
С тех пор как я напугал всех жуткой историей про непослушную девочку-сиротку, покоя мне не стало. После отбоя и даже иногда во время тихого часа от меня требовали все новых и новых страшных рассказов. Первое время я попросту переиначивал, добавляя красочные подробности и леденящие детали, известные всем пионерам страшилки про черную ленту, кровавое пятно, зеленую пластинку, фиолетовые занавески, синее пианино, стеклянную куклу, желтые глаза, пирожки с человечиной, черные тюльпаны, бабушку с копытом, трамвай с красными шторками, белые туфли с ядовитыми гвоздями, оживающий ночью портрет, ядовитое голубое печенье…
Удивительное дело: чем страшнее получалась у меня небылица, чем сильнее дрожали слушатели, чем ужаснее монстры мерещились за темным окном, тем безмятежнее засыпала потом палата, чтобы утром счастливой улыбкой встретить радостное утро и солнечных зайчиков на стене.
Честно говоря, заранее я сюжет не придумывал, он как-то сам собой всплывал в голове, едва я начинал рассказывать, спросив предварительно:
– А на чем мы вчера остановились?
– На плотоядном платье.
О, это была классная байка – про то, как один портной, завербованный чертями, сшил платье, которое незаметно буквально до скелета съедало того, кто его надевал: сначала маму, потом бабушку, а потом и девочку, ей, горемыке, обновка досталась в наследство.
– Ладно, Нинка, не злись! – попросил я.
– Вот еще! С какой стати? Я и не злюсь. А скажи, откуда ты узнал про кольцо с перламутром? У моей мамы есть такое кольцо.
– Я и не знал. Придумал. Из головы. А ты и эту мою страшилку знаешь?
– Конечно! Лемешев все твои истории пересказывает Ленке Боковой, а она потом нам.
– Так вот почему она к нему все время бегает!
– Конечно! Мы ей поручили. Она у нас как связная в партизанском отряде. А ты что подумал?
– Ничего я не подумал.
– Комоловой, между прочим, твои истории совсем даже не нравятся.