Сотканный мир - стр. 77
– Грязнее, чем в девяносто шестом?
– Гораздо грязнее. Но мне здесь нравится. Ты должен рассказать о вашем мире.
– О господи, – вздохнул Кэл. – И с чего мне начать?
– С чего хочешь, – ответил Нимрод. – Вот увидишь, я очень быстро схватываю.
Это оказалось правдой. За полчаса прогулки по окрестным улицам Нимрод забросал Кэла самыми неожиданными вопросами – и о том, что он видел на улице, и отвлеченного характера. Сначала они поговорили о Ливерпуле, потом о городах вообще, потом о Нью-Йорке и Голливуде. С разговора об Америке перешли на обсуждение связей между Востоком и Западом, и Кэл перечислил все войны и кровавые события века, какие сумел припомнить. Они вскользь коснулись ирландской темы и курса английской внешней политики, затем поговорили о Мексике, которую оба страстно желали посетить, о Микки-Маусе, об основном принципе аэродинамики, а потом, через ядерные войны и непорочное зачатие, вернулись к излюбленной теме Нимрода: женщинам. Точнее, к тем двум, что привлекли внимание Нимрода.
В благодарность за краткий обзор жизни в конце двадцатого столетия Нимрод выдал Кэлу основную информацию по Фуге. Сначала он рассказал о Доме Капры, где собирается совет семейств, затем об Ореоле – облаке, скрывающем Вихрь, и о Коридоре Света, ведущем внутрь него. После чего заговорил о Небесном Своде и Заупокойных Ступенях. От одних названий Кэл преисполнился тоски.
Оба собеседника узнали много нового и поняли, что со временем они вполне могли бы подружиться.
– Теперь помолчи, – велел Кэл, когда они завершили круг у калитки дома Муни. – Ты младенец, помнишь?
– Разве такое забудешь? – отозвался Нимрод со страдальческим видом.
Кэл вошел в дверь и позвал отца. Однако во всем доме, от чердака до подвала, было тихо.
– Его здесь нет, – сказал Нимрод. – Ради всего святого, опусти меня на пол.
Кэл поставил младенца на пол в прихожей. Тот немедленно затопал в сторону кухни.
– Мне нужно выпить, – заявил он. – И я говорю не о молоке.
Кэл захохотал.
– Поглядим, что там есть, – сказал он и пошел в дальнюю комнату.
Первая его мысль при виде отца, сидящего в кресле спиной к саду, была такой: Брендан умер. Внутри все перевернулось, Кэл едва не закричал. Потом веки Брендана затрепетали, и он поднял глаза на сына.
– Па? – позвал Кэл. – Что случилось?
Слезы катились по щекам Брендана. Он даже не пытался вытереть их, не пытался подавить душащие его рыдания.
– Господи, папа… – Кэл бросился к отцу и присел на корточки рядом с креслом. – Все хорошо… – проговорил он, положив руку на предплечье Брендана. – Ты вспомнил маму?
Брендан отрицательно покачал головой. Слезы душили его. Он не мог говорить. Кэл не стал больше расспрашивать, а просто держал отца за руку. Он-то думал, что меланхолия Брендана начала проходить, что горе понемногу притупилось. Видимо, нет. Наконец отец заговорил:
– У меня… у меня было письмо.
– Письмо?
– От твоей матери, – Брендан смотрел на сына мокрыми глазами. – Я сошел с ума, Кэл? – спросил он.
– Нет, конечно, па. Конечно, нет.
– Так вот, клянусь… – он сунул руку между подушек кресла и вытащил мокрый носовой платок. Высморкался. – Оно лежало здесь, – сказал он, кивая на стол. – Посмотри сам.
Кэл подошел к столу.
– Оно было написано ее почерком, – продолжал Брендан.
На столе и в самом деле лежал листок бумаги. Его много раз разворачивали и снова складывали, а совсем недавно поливали слезами.