Сорок лет среди убийц и грабителей - стр. 27
– И никакой шайки я не знаю, и никакого нападения-то не было… Так просто подошел попросить, чтоб подвезли. А на меня вдруг как накинутся… Я думал – разбойники!
– Вот как! Притомился, значит, по дороженьке, подломились резвы ноженьки, захотелось подъехать… А на него. бедного, нападают, как на какого-то разбойника… Ведь так?
Неуловимая не то улыбка, не то гримаса пробежала по лицу допрашиваемого. Он опять скользнул по мне взглядом, пожал плечами и произнес:
– Именно-с так!
Наступило молчание. Преступник стоял и глядел в угол. А я злорадно думал:
«Постой же, вот я тебе покажу „забыл“, мерзавец. Вот я тебя ошпарю».
Я вдруг встал и решительно выпрямился.
– А ну-ка. Митрич, погляди на меня хорошенько! Не узнаешь ли? – внушительно проговорил я. отчеканивая каждое слово.
Допрашиваемый как-то вздрогнул и взглянул на меня широко открытыми глазами.
– Не могу знать, ваше благородие,– быстро проговорил он.
– Но ведь ты – Митрич? – спросил я.
Глаза у него забегали. Он попробовал усмехнуться, но усмешка вышла какая-то кривая.
– Что ж! Пускай, по-вашему, буду и Митрич. ежели вам угодно, вам лучше знать…– начал говорить он.
– Да-да! Именно мне лучше знать! Погляди-ка внимательней…
Митрич вскинул на меня уже смущенный и недоумевающий взгляд.
– Не могу припомнить! – проговорил он.
– Ну, так я тебе помогу припомнить. Где ты был ночью пятнадцатого августа, в самый праздник Успенья Пресвятой Богородицы?
– В гостях у товарища!
– Не греши и не ври, мерзавец! – проговорил я грозно.– Не в гостях, а с топором на большой дороге провел ты этот великий праздник. Свой престольный праздник,– подчеркнул я.
Митрич изумленно смотрел на меня и начал бледнеть. А я, не давая ему опомниться, продолжал:
– Разбойником, кровопийцей засел ты на большой дороге, чтобы грабить и убивать. Как самый последний негодяй и самая жестокая бессмысленная скотина бросился ты на безоружного одинокого человека с топором! Только потому человека не убил, что «не хотелось в такой праздник рук марать»,– сказал я, не спуская с него глаз и отчеканивая каждое слово.
– Да неужто это были вы, ваше благородие? – почти со страхом произнес Митрич, отступая шаг назад.
– Ага! Узнал небось!
Митрич бросился на колени.
– Мой… Наш грех! Простите! – пробормотал он.
Вижу я, что надо ковать железо, пока горячо.
– Ну, а ограбленная и избитая чухонка, ведь тоже дело ваших рук? Да говори смело и прямо, ведь я все знаю. Признаешься – тебе же лучше будет!
– Повинны и в этом! – хмуро проговорил все еще не пришедший в себя Митрич.
Шаг за шагом мне удалось выпытать у него о всех грабежах этой шайки. Грабили большей частью проезжающих чухонцев, которые, вообще говоря, даже не жаловались на эти грабежи.
– Почему так?
– Да видите, ваше благородие, они думали, что мы всамделишные черти! – пояснил Митрич.
Я вспомнил об этом маскараде и потребовал дальнейших объяснений.
– Да, правду говорить, ваше благородие, не хотелось нам напрасно кровь проливать. Нам бы только запужать насмерть, чтоб потом в полицию не доносили. Ведь на нечистую силу не пойдешь квартальному заявлять! Ну вот для этого самого и комедь играли.
– И доигрались до арестантских рот! Эх вы… Бедные черти!
Меня заинтересовал еще один вопрос.
– Но ведь со мной-то вы не комедь играли? Ведь действительно убить собирались?