Сорок дней спустя - стр. 21
Дело было не в людоедстве, а в том, какое у него в тот момент было лицо. Ему не пришлось преодолевать стыд и отвращение. Он преодолел свою человеческую природу. Нашел себя и стал тем, кем должен был быть изначально. Он вкушал человеческую плоть как Святое причастие. Она и раньше замечала странности в его поведении, но списывала их на шок и нечеловеческий стресс. Ей и в голову не приходило, что все зашло так далеко.
Она ненавидела покойника и сама с радостью перерезала бы ему, спящему, горло. Он был ублюдком, каких мало. Но ублюдком обычным, понятной человеческой природы. А тот, кто поедал его, урча от удовольствия и облизывая пальцы, был уже далеко за гранью. Его рассудок давно катился по наклонной, просто в тот день пологий спуск сменился обрывом. Он улыбался, набивая желудок плохо прожаренной человечиной. Нашел завалявшуюся в киоске бутылку кетчупа, сделал из проволоки шампуры. Тогда она решила, что если и умрет, то как можно дальше от него.
Желудок требовал животного белка, но омерзение пересилило, и трупик зверька в тот раз достался сородичам. Случись это сейчас, она бы не была столь категоричной.
После этого на какое-то время крысы оставили ее в покое.
До того как он проиграл бой безумию, они долго были вдвоем. Он был нытиком и занудой, но, раз уж судьба не свела ее ни с кем другим, она пыталась отыскать положительные моменты в его обществе. Например, благодаря ему она могла считать дни – его часы выдержали испытание огнем, водой и грязью. Как и их редкие беседы, это позволяло поддерживать связь с реальностью. Разговоры с ним были бессмысленны, но именно они не давали ей превратиться в животное, забыть обо всем, кроме еды, что намного хуже, чем смерть. Вначале она находила утешение в тех диалогах. Но постепенно его речь становилась все бессвязнее, пока наконец не превратилась в набор фраз, в котором смысла было не больше, чем в журчании воды. Вернее, смысл был, но для него одного.
В какой-то момент она перестала отвечать ему, а потом прекратила и слушать, глядя сквозь него. Если б она решила заслужить его расположение, то могла бы подыграть и сделать вид, что слышит те же голоса. Может, на время это обмануло бы его, но ненадолго: шизофреники обычно очень проницательны.
Когда у него поехала крыша, она бы с радостью отказалась от дара речи. Общаться ведь было не с кем. Он мог говорить часами, но слова звучали не для нее. Он существовал в своем искаженном мире, где у него были более интересные собеседники.
Хотя реальность норовила уплыть и от нее, девушка знала, что по сравнению с ним нормальна.
Она с трудом поднялась на ноги и выпрямилась во весь рост. Потолок оказался почти вровень с головой. Пахло землей и плесенью. Она бы решила, что тоже умерла, если бы не боль и не голодные спазмы в животе – вещи куда более веские, чем «мыслю, следовательно, существую».
Увы, она не теряла памяти. Это был, так сказать, разрыв непрерывности. Она все помнила, но связь между фрагментами нарушилась, и целостная картина прошлого ускользала от нее. Она не могла объяснить, как очутилась здесь.