Сорняк, обвивший сумку палача - стр. 34

«Глэдис», мой верный бойскаут, была точно на том месте, где я оставила ее, рядом с приходским залом. Я рванула в Букшоу.

Когда я проезжала угол Спиндл-лейн, часы, вмонтированные в стену «Тринадцати селезней», показали, что сейчас либо полдень, либо полночь. Боюсь, что я не сдержала ругательства.

Выехав из деревни, я летела как ветер на юго-запад к Букшоу, пока не достигла Малфордских ворот, где меня ждал Кларенс Мунди, опираясь на крыло автомобиля и жадно затягиваясь сигаретой. Судя по снегопаду окурков на дороге, это явно была не первая.

– Привет, Кларенс, – поздоровалась я. – Который час?

– Десять сотен часов, – ответил он, глянув на затейливые военные наручные часы. – Скорее садись.

Он включил сцепление, пока я усаживалась, и мы рванули, как ракета.

Пока мы неслись по дорогам вдоль изгородей, Кларенс работал с рычагом переключения скоростей, словно заклинатель змей с упрямой коброй, каждые несколько секунд сжимая головку рычага и переводя ее в новое положение. За окном пейзаж превращался во все ускоряющееся расплывчатое зеленое пятно, пока мне не захотелось крикнуть: «Ура!», но я сдержалась.

Во время войны Кларенс управлял гигантскими аэропланами «Сандерленд», бесконечно патрулируя обширную Атлантику в поисках немецких подводных лодок, и, когда мы практически летели между теснящимися изгородями, он, кажется, все еще представлял, что управляет одним из этих бегемотов. В любой момент, думала я, он может наклонить руль на себя, и мы поднимемся в воздух. Возможно, на пути в летнее небо мы даже заметим Харриет.

До того как выйти замуж за отца, Харриет пилотировала свой собственный хэвилендовский двухместный самолет, который она назвала «Голубым призраком», и я иногда представляла, как она летит одна в солнечном свете, ныряя в облака и выныривая из них, в компании одного лишь ветра.

Кларенс затормозил юзом у одного края платформы Доддингсли в тот момент, когда поезд приблизился к другому.

– Пять минут одиннадцатого, – сказал он, взглянув на часы. – Минута в минуту.

Как я и предвидела, первым пассажиром, вышедшим из вагона, оказалась тетушка Фелисити. Несмотря на жару, она была одета в длинную светлую автомобильную куртку и большой шлем от солнца, завязанный под подбородком широкой голубой лентой. Разные предметы топорщились от нее во всех направлениях: шляпные булавки, ручки зонтов, свернутые в трубочку журналы, газеты, трости-сиденья и тому подобное. Она напоминала ходячее птичье гнездо или, скорее, передвижной стог сена.

– Возьми мой багаж, Кларенс, – сказала она, – и осторожнее с крокодилом.

– С крокодилом? – уточнил Кларенс, подняв брови.

– С сумкой, – пояснила тетя Фелисити. – Новой, из «Хэрродс», и я не хочу, чтобы ее испортил неуклюжий сельский житель на какой-то забытой богом железнодорожной станции. Флавия, – добавила она, – ты можешь понести мою грелку.

Доггер встретил нас у парадного входа. Он выудил тряпичный кошелек для монет из кармана и вопросительно поднял брови в адрес Кларенса.

– Два шиллинга, – сказал Кларенс, – дорога туда и обратно плюс ожидание.

Пока Доггер отсчитывал деньги, тетушка Фелисити откинулась назад, рассматривая фасад дома.

– Шокирует, – заметила она. – Это место становится все более запущенным прямо на глазах.

Я не была в настроении говорить ей, что, когда дело касается расходов, отец заходит в тупик. Дом принадлежал Харриет, которая умерла молодой, неожиданно, не позаботившись оставить завещание. Теперь, из-за того, что отец именовал «затруднениями», маловероятно, что мы сможем еще долго оставаться в Букшоу.