Sophia Isla. Доблесть маленькой души - стр. 29
Последние слова Виктора были настолько громкими, что оглушили на несколько секунд всю команду:
– Прошу вас, Мия, порадуйте гостей, расскажите, что случилось в то утро?
Но почему-то сейчас навязчивость абсолютно незнакомых Мие людей не была проблемой – и все то, о чем они с мужем привыкли молчать, все то, о чем люди вокруг боялись говорить, разлетелось тысячей тлеющих угольков и будто извержением неконтролируемой дикой энергии полилось изнутри, на радость ничего не подозревающим путникам:
– Что ж… Раз вы желаете подробностей, значит, расскажу в подробностях, – тихо проговорила Мия. – Это было утро третьего июля, как вы уже и сказали, 1861 года. В тот день мы с мужем должны были поздравить своего единственного сына в кроватке и утащить в объятиях на кухню. Приготовить ему что-то необычное, вкусное и сладкое. Вручить яркую книгу по анатомии, которую мы смогли себе позволить спустя полгода усердного труда. А затем пришли бы его друзья и раскрасили его день улыбками. Мы всегда знали, что наш ребенок мыслит ярче и глубже, чем порой это делаем мы, но тем не менее надеялись, что кто-то составит ему компанию, заставит лишний раз побыть пятилетним ребенком. – Люмьеры жадно впитывали каждое сказанное Мией слово, но постепенно их взгляд обволакивала густая пелена тумана, подобно той, которая настигла их в поместье, а женщина тем временем продолжала свой рассказ с новыми силами: – Но мы не застали его ни в кроватке, ни в других комнатах. Все это время, пока мы безмятежно спали, он просидел под ночным небом. Всю последующую ночь и все последующие дни, пока другие дети просыпались, – он лежал в комнате, не подавая признаков жизни. Если бы не его тихое дыхание, мы бы подумали, что он мертв. Во всем Черапунджи не очнулся только мой сын.
Горечь от произнесенных устами матери слов задела Джульетту за живое. «Не очнулся только мой сын», – эта фраза осела скорбным страхом где-то в солнечном сплетении.
Как мать и как женщина, добродушная англичанка чувствовала боль в голосе гида, видела ее глаза, морщины на молодом и таком несчастном лице и дрожь ее тонких искусанных губ.
– Он так и не открыл глаза, и я думаю… уже никогда не откроет, – Мия осеклась, закрывая лицо руками. – Этому нет объяснений: ни одна душа здесь, в Черапунджи, не смогла нам помочь. Об этом не знает большой мир, только местные да ближайшие поселения. К тому же, представьте только, вы у нас первые туристы за последние четыре года. – Эти слова Мия произнесла, выпуская из себя оставшийся воздух.
Дикое отчаяние, которое преследовало ее по пятам, наконец настигло свою цель, а сейчас оно беспощадно, с безумным наслаждением, вгрызалось ей в горло.
Слезы капали ей на руки, нервно обнимающие тело в тщетной надежде успокоить и подбодрить душу. Она не могла простить себе такого непрофессионализма.
«В первый и последний раз», – проговорила она про себя.
Когда живой и щедрый на деликатные подробности рассказ подошел к концу, Виктор почувствовал сильный укол вины за напор, который так бесцеремонно оказал на убитую горем мать. Джульетта же, стоя рядом с мужем, переживала совсем другую волну негативных эмоций.
С полными сочувствия и сострадания глазами, она лишь изредка переводила взгляд с разбитой слезами женщины на свою дочурку и обратно, невольно пытаясь представить, что чувствовала бы она на месте Мии Крафт.