Соперница королевы - стр. 32
– Здесь, в Англии? – спросила она.
– Да, здесь. Они собирались посадить на трон Марию Шотландскую. Нам велели не выходить в сад – слишком опасно.
Пенелопа иногда вспоминала о шотландской королеве, уже тринадцать лет томившейся под домашним арестом в Шрусбери, пока трон занимал ее юный сын Яков. Имя Марии не полагалось произносить в присутствии Елизаветы, однако фрейлины часто о ней судачили; в их устах она превратилась в мифологический персонаж, словно на самом деле ее не существовало.
– Берли приказал удвоить стражу. Заметила?
– Да, я удивилась, почему их так много у ворот.
– Ты еще внутри не была. Они выстроились по всей главной галерее.
Марта не преувеличивала. Вход в королевские покои охраняло не меньше дюжины стражников с алебардами.
– Католический священник Кампион[10] арестован за проведение тайных богослужений, – вполголоса проговорила она. – Его допрашивают в Тауэре.
– Бедняга.
– Он же изменник.
– Все равно, он творение Господа. – От одной мысли о том, что сейчас происходит с этим человеком, Пенелопу бросило в дрожь.
Девушки приблизились к дверям королевских покоев. Стражники потребовали распахнуть накидки – «Хотят удостовериться, что при нас нет ничего опасного», – прошептала Марта, – прежде чем позволили пройти.
Внутри все выглядело как обычно, однако в воздухе чувствовалось напряжение. Королева и Берли ожесточенно спорили. Сын Берли, Сесил, переминался с ноги на ногу за спиной отца, словно не находил себе места. Перехватив его взгляд, Пенелопа улыбнулась, однако тот сделал вид, будто рассматривает гобелен.
– Я не стану узницей в собственном доме, – не скрывая раздражения, говорила Елизавета. – Эти испанцы годами желали моей смерти. Меня не запугать жалкими слухами.
– Мадам, прошу вас проявить благоразумие. Не выходите в сад, пока мы не сможем удостовериться в вашей безопасности. – Берли поклонился, нервно стискивая руки.
Раньше двор представлялся Пенелопе средоточием роскоши и романтических отношений, гудящим пчелиным ульем, в центре которого, словно пчелиная матка, восседает Елизавета, окруженная придворными, жаждущими ее милости. Теперь же стало ясно – все эти пчелы, включая королеву, борются за жизнь, а роскошь и романтика нужны лишь для отвода глаз. Грозовая туча, нависшая над дворцом, находилась здесь всегда. Пенелопа вспомнила свои неосторожные, нечестивые слова: «Ненавижу ее. Ненавижу королеву». Это все равно что сказать: «Ненавижу Господа». Но разве могла она оставаться равнодушной, видя унижение матери, преждевременную смерть отца и собственный несчастный брак, одобренный королевой и потому неизбежный? Однако, как оказалось, положение дел гораздо более запутанно, чем можно представить. Девушку раздирали противоречивые чувства. К бесхитростной детской ненависти прибавились восхищение и страх – да, страх, пусть даже тщательно скрываемый.
Выходит, королева каждый день живет с осознанием, что две наиболее могущественные силы во всем мире – Священная Римская империя и Испания, равно как ее собственные подданные-католики, – желают ей смерти. Она вынуждена быть безжалостной, тут ничего не поделаешь. Но все равно у Пенелопы не шли из головы мысли о католическом священнике, страдающем на дыбе.
Ожидая, пока ей разрешат войти, девушка задумчиво смотрела в окно. Можно ли выстрелить из пистолета в стекло? Если такое случится, какой переполох поднимется! Она вспомнила о муже, и ее сердце словно окаменело. Наверное, Рич уже на полпути в Лейз.