Размер шрифта
-
+

Соло на одной клавише - стр. 44

– Думаешь, мне легко от тебя уходить?

– На, – протянул он ей связку ключей.

– Что это?

– Ключи от машины.

– Шут, как был шутом, так и остался, – отказалась она от взятки. Правда, поделился квартирой. Теперь есть только машина времени, которая у меня в мозгу, которой постоянно нужна заправка. Её постоянно надо заправлять воспоминаниями.

Марина действительно стала много гулять после их разлуки, всякий раз, возвращаясь с работы, пытаясь оттянуть момент одиночества дома. Ей было легче среди людей, где она видела себя в витринах, чаще на прилавках с пометкой «продано». Она была скуплена одним-единственным человеком на корню, каждая её клетка. «Люблю, я же всё ещё люблю его. Но как-то по-другому. Осенью, зимой, летом, погода – самое скушное из дней недели, ради тебя и висок мой целовался бы с пистолетом, иначе, чем выражена полная потеря мозгов. Люблю, на завтрак, обед, ужин. Ешь, что приготовлю, твою мать, чем же ты меня обезоруживаешь, безумием мне не понять».

Хорошо тем, кто может жить в виртуальном мире, как её сын. Марина им даже чем-то завидовала, и не важно воюют они там или любят, главное, что нет скандалов, нет капризов, нет ничего настоящего. Только любящие глаза лицом к лицу, беспокойные пальцы эмоций, мышь иногда пробегает между ними, хотя рядом ни кошки. Идиллия, роман на долгие годы, она постоянно наблюдала эти счастливые пары в кафе он или она и телефон или компьютер.

* * *

– Вот тебе ещё одно письмо от моей поклонницы, – сидел напротив меня за чашкой чая Томас, который заходил в издательство иногда по делам и так, а раз в месяц за авторскими. Он не был корыстен, скорее даже щедр, вместе с ним приходила его невидимая муза, она садилась по очереди на колени всем сотрудникам, с которыми здоровался Томас. Он думал, что здесь любили его, на самом деле – его музу. Она была хороша, да, что там хороша, настоящая очаровательная сучка. Все хотели, и мужчины, и женщины. Мужчины – её иметь, женщины – ею быть.

Томас преподавал на Восточном факультете. Жировать не приходилось, жир плавал где-то наверху, вне зоны научной деятельности. Однако, что на филфаке, что на востфаке, преподы как-то перебивались частными уроками, довольствуясь малым, но музу тоже надо было кормить. Писателю это как-то удавалось, благодаря своим арабескам. Конечно, не было в его успехе ничего гениального, если рассуждать логически: две темы, которые вызывают больше всего эмоций – это власть или секс. Но с другой стороны, попробуй человека заставить сейчас что-нибудь читать.

– А как ты попал на Восточный факультет?

– Вообще-то я хотел пойти на испанскую филологию, но у меня не было связей, чтобы поступить на бюджет, а на коммерцию – денег. Тогда мой брат сказал мне: «Чего ты паришься, тебе не всё ли равно, какой язык учить, главное же атмосфера». Я посмотрел, где конкурс небольшой, получилось, что в Африке. Короче, выбрал африканистику, суахили.

– Ты знаешь суахили?

– Да. Да, он не такой сложный, как кажется. Возможно, впечатляет названием. В переводе суахили означает – «побережье», письмо – латиница, много арабских слов.

– Много? – спросил я на автомате, в то время как меня окружили чернокожие мысли с копьями и в набедренных повязках.

– Например, китабу. По-арабски – китаб – это «книга».

– Китаб? – включился вновь в разговор, услышав знакомое слово. – По-татарски, китаб тоже «книга».

Страница 44