Солнечный луч. Между сердцем и мечтой - стр. 48
Мое настроение медленно, но верно, начало передаваться и остальным. Затеянное старшей баронессой предприятие, которое могло стать приятным разнообразием, всё больше превращалось в нечто тягостное и раздражающее. Батюшка уже успел дважды посмотреть на свой брегет. Матушка ворчала на нерасторопность прислуги, хотя лакеям и суетиться было незачем. А Амберли просто пригорюнилась и чертила длинной палкой на куске земли, свободном от травы, завитушки и круги.
– Едемте домой, – попросила я, устав от нашего стояния на берегу пруда.
– Да, пора бы уже, – деловито ответил отец, в третий раз взглянув на брегет.
– Я не понимаю! – вдруг не выдержала матушка. – Да я просто отказываюсь понимать, как дворец и служба герцогине могут быть настолько милей отчего дома и близких людей, чтобы вот так вот изводить себя. Это нечестно и несправедливо! И обидно, – добавила родительница и отвернулась.
– Мне не нравилось служить герцогине, – ответила я без всяких эмоций.
– Тогда отчего же вы третий день убиваетесь? Неужели из-за того, что… да я даже говорить этого не хочу! – матушка всплеснула руками. – То, что я поняла из услышанного… это ужасно и неприемлемо, а значит, и не стоит переживать, что вы не стали той, кем не стали.
– И ею я тоже не хотела быть, – сказала я.
– И хвала Богам! – воскликнула баронесса. – Но объясните же нам тогда, Шанни, отчего вы так страдаете, если и служба была вам не в радость, и фавориткой вы не собирались становиться? Почему терзаете себя?
– Фавориткой я быть хотела, – ответила я и отложила на пень недоеденный кусок булки.
– Да вы же только что сказали…
– Фаворитка – не значит та, кого вы подразумеваете, – ответила я и протяжно вздохнула, не желая вести этого разговора. Однако продолжила свою мысль: – Граф Дренг – фаворит, но это не означает, что между ним и государем есть то, о чем вы думаете, матушка.
– Но зачем?!
На меня смотрели все, включая лакеев, любопытство которых оказалось сильнее выучки.
– Мне это было нужно, – произнесла я и покривилась: – Теперь уж не будет.
И пока мне не продолжили задавать вопросы, направилась к лошадям, привязанным неподалеку.
– Не понимаю, – услышала я матушкин голос.
– Оставьте ее, Эли, – негромко произнес отец. – Раз начала открываться, значит, однажды доскажет всё, о чем сейчас умолчала. Или вы желаете довести дочь до истерики, а нашу семью до скандала? Мы говорили с вами: терпение и еще раз терпение.
– Да, ваша милость, – проворчала баронесса, но на этом допрос прекратила.
В обратную сторону мы ехали и вовсе молча. Никто не спешил завести хотя бы краткой беседы или высказать о том, что солнце скрылось, и, кажется, скоро начнется, дождь. Отец ехал рядом со мной, будто не желая оставлять меня в полном одиночестве, матушка с Амберли отстали. Настроение у всех было подавленным и мрачным, небо, всё более хмурившееся над нашими головами, казалось, поддалось всеобщему унынию.
Оживились мои родные уже ближе к дому, когда обнаружили перед воротами нашего особняка экипаж.
– Кто бы это мог быть? – изумился батюшка. – Вроде бы не его сиятельство.
– Кто там? – матушка подъехала к нам с отцом, поспешила за ней и Амбер.
– Может быть, кто-то из гостей с торжества? – неуверенно предположил барон.
И в это время от калитки отошел посетитель, которому должны были сообщить, что хозяев нет дома. Я всмотрелась в того, кто остановился и смотрел в нашу сторону, и сердце мое вдруг сорвалось с привязи, разбив первый слой защитного панциря, щеки загорелись от лихорадочного румянца, ставшего следствием волнения, и я подстегнула Аметиста.