Солнечная тропа - стр. 15
Нам, домовым, больше других повезло. Наши предки прямо к людям попали и в их домах устроились. Мы к человеку ближе всех были, сильнее всех к нему привязались. Помогать начали, охранять, из лютых врагов сделались добрыми друзьями. У нас теперь и заботы общие, и надежды. Помогаем, как умеем, человеку вернуть свою свободу. А ведь и наша свобода где-то быть должна, и наше счастье. Не верю, что для одних пакостей мы все на земле появились. Хотя вон если нашего водяного взять, так он и до сей поры на белый свет злобится, всё норовит лихо учинить. Ну и прочие иные никак от прежних повадок не отвыкнут. А много таких, кто и лютовать больше не хочет, и к человеку всё не прибьётся.
Я же так понимаю, что без человека нам нельзя, и когда про тот город в горах вспомню, так не жалею, что туда дороги нет. Хоть и понаслышке о нём знаю, а всё-таки думаю: что за жизнь там была? Жили все, как трава в поле, никто ни о чём не думал, радовались своему покою – и всё тут. Нет, Лёнька, уж я с человеком останусь, хоть и трудно бывает ужиться с ним…
…Хлопотун умолк, устремив свой взгляд в какие-то недосягаемые для мальчика дали и изредка пошевеливая ушами. Лёнька давно уже замер в своём уголке, как воробей в потаённой нише. Вкрадчивыми бледными щупальцами в кухню незаметно пробралась луна и опутала всё тонкой, тускло мерцающей паутиной. Хлопотун встрепенулся и шумно фыркнул:
– Ну, больше мне нельзя задерживаться, пора в крольчатник. А ты спать ступай.
– Хлопотуша, – несмело спросил Лёнька, – а ты ещё придёшь?
– Приду, – пообещал тот. – В другой раз можешь и не дожидаться полуночи. Как стемнеет, придёшь и позовёшь.
– Домовушка, не чинись?.. – заулыбался Лёнька.
– Дался тебе этот домовушка, – отмахнулся Хлопотун. – Придёшь сюда и просто подумаешь обо мне. Я тебя так ещё быстрее услышу.
Проговорив это, домовой встал, по-кошачьи размял гибкое, пружинистое тело и неслышно удалился во двор.
ДВА ОЗЕРА
Когда наутро с последним, девятым, ударом часов дед Акимыч как штык появился в кухне, заспанный Лёнька ещё плескался под рукомойником, силясь победить свою дремоту.
– Проспал нынче, Фёдор Акимыч, твой друг, – сказала бабушка. – Еле добудилась.
Акимыч внимательно поглядел на Лёньку, но ничего не сказал и вместо этого поинтересовался у бабушки:
– Что новенького, Антонина Ивановна?
– Новенького-то? А прибавление у нас в хозяйстве знатное, – засмеялась бабушка. – Крольчиха моя, Черноушка, нынче ночью восемнадцать крольчат принесла. Сколь помню, никогда больше двенадцати их не появлялось. И Черноушка у меня махонькая да невзрачная, а вот поди ж ты…
Бабушкина новость привела Акимыча в восторг:
– Богатырка она у тебя, Ивановна, мать-героиня! Да ты бы показала свою рекордсменку, желаю на неё своими глазами посмотреть!
– Ах ты Фома неверующий, – весело укорила его бабушка. – Ладно, идём, открою маточник.
Лёнька насилу дождался возвращения деда и встретил его уже одетым в свою походную форму. Едва они тронулись в путь, как мальчик принялся выкладывать Акимычу про свою встречу с Хлопотуном, и легенда, которую он пересказал, как умел, тронула деда необычайно. Он на лету ловил каждое Лёнькино слово и то кивал согласно, то вскидывал свои редкие брови, то низко опускал голову. Когда Лёнька закончил рассказ, Акимыч ещё долго обдумывал что-то и, казалось, даже забыл про своего спутника. Тот не мешал, пока ему самому не пришла в голову неожиданная мысль.