Солдат, рассказавший неправду - стр. 11
– А у нас еще есть, нам хватит, – отец торопливо приподнял бутылку. Он тут же подмигнул гостю, давая ему понять, что «добавка» – дело не женское и у него, как у хозяина дома, всегда найдется в загашнике своя «добавка».
– Не надоело вам о войне языками трепать? – сказала мама. – Она, проклятая, ко мне только в снах возвращается, а если приснится, то на утро я с больной головой просыпаюсь.
– Правильно, нехорошо это, – вдруг неожиданно мягко согласился «Майор». – Только видно у мужиков по-другому мозги устроены, Екатерина. Словно что-то не додумали мы в той войне, что-то недорешали…
Мама пожала плечами.
– А что там додумывать? Кончилась война – и слава Богу.
Упоминание о Боге вдруг окончательно развесило гостя.
– Бог – да!.. Бог! – он как-то странно, то ли облегченно, то ли с слишком уж весело рассмеялся и, чуть приподнявшись, согнал с колен кота. – Правильно говорят, что на войне атеистов не бывает, вот только откуда эти атеисты потом, после войны, берутся?
– Я какой во время войны была, такой и осталась, – сказала мама. – Хотя и в комсомоле состояла.
– Не запуталась в земных и небесных партиях?
– Нет.
Ответ мамы прозвучал так твердо, что даже отец кивнул головой.
– Ну, а я, например, откуда взялся?.. – «Майор» заметно сник и его вопрос прозвучал довольно неуверенно. – Я имею в виду, потом, после войны?
Даже я понял, что его вопрос относился к утверждению, что «на войне атеистов не бывает».
Мама пожала плечами:
– Не знаю. Все зависит от того, до чего вы тут сейчас дофилософствовались.
«Майор» кивнул.
– Пока ни до чего, Катюша. Вот мы сидим и разбираемся.
Прежде чем закрыть за собой дверь, мама оглянулась и сказала:
– Вы только не очень-то тут… А то знаю я вас, атеистов. А ты, – мама строго посмотрела на меня. – Марш отсюда!..
Я послушно вышел, но у мамы было слишком много дел, чтобы уследить за мной…
«Майор» продолжил свой рассказ с заметным трудом, словно что-то внутри мешало ему.
– Я так думаю, что в семейной жизни с Валентиной у меня все как-то слишком сладко было… Сладко до ломоты в зубах. Словно ешь мороженное и оторваться не можешь. И верил я не жене, а той сладости, в которой жил.
Письмо получил… и наплевал на все. Такая боль в груди была – хоть вешайся. Еще напиться толком не успел, а уже рыдал и чуть ли гимнастерку на груди не рвал. Сейчас мне смешно: я ведь почему не застрелился?.. Потому что о пистолете забыл. Весь мир сжался до размеров стола, бутылки спирта на нем, банки тушенки рядом и тусклого окна между серых стен. Мог, мог бабахнуть с дуру!.. Импульсивно, так сказать. Уж слишком большую решительность война в людях воспитала. Я ведь до «Смерша» обыкновенным ротным был и в атаки не раз бегал. А там, главное, – решиться на все за полсекунды. Рванул пистолет из кобуры – и все…
Придремал я немного лежа мордой на столе, потом поднимаю голову – напротив меня полковник Ершов сидит и пальцами по столу барабанит. Хороший был человек, Николай Егорыч. Строгий, но… не знаю… понимающий, что ли? В общем, умный мужик. И про то проклятое письмо жены он уже знал.
Спрашивает меня Николай Егорыч:
– Пьешь, значит, собака?
Я с ухмылкой в ответ:
– Гав-гав-гав!.. Так точно, принимаю спиртное, товарищ полковник!
Помолчал Егорыч. И снова пальцами по столу – трам-трам-трам… Не на меня смотрит, а куда-то мне за спину. Думает… Лоб морщит, словно пересчитывает что-то. Не знаю, может быть, прикидывает в уме не тянут ли мои прегрешения сразу на расстрел.