Сокровища России - стр. 8
– Мало того, – Нортон сказал тихо, – ваша вторая…, «Троица»…
– Так и знал. Тоже подделка?
– Как сказать. Лики родные, но весь фон и одежда – недавняя работа. Это не то, что я хотел, и не то, что вы продавали. Я не за это платил деньги…Вы же понимаете.
– Вот гадство, – сказал Эдик. Он понимал. Пусть «новоделы» и «деланные» и в спросе, и стоят порой чуть меньше, а то и больше настоящих, однако ни Нортона, ни самого Эдика такие вещи не интересуют.
Встреча проходила в номере гостиницы, где жил Нортон, и Эдик от огорчения выпил банку пива, стоящую на столике. Стало еще горьче. Вера в «Параскеву-Пятницу» усохла. Он взял ее в руки, уже без веры. Теперь он видел, что и она – подделка.
– Пятьсот долларов я дам. – Сказал Нортон. – Если эта настоящая, доплачу потом.
– Давайте тысячу, и не надо никакой доплаты.
– Хорошо. Пусть будет тысяча, – безразлично сказал Нортон. – Надеюсь, в следующий раз… – Он замолк. Обоим и без слов было все ясно.
– Я разберусь, – сказал Эдик, запихивая в карман несчастную тысячу.
Он позвонил молодоженам и вечером сел на знакомую скамейку в скверике. Первым пришел Иван. Узнав новость, он не очень огорчился – и эти тысячи в его глазах выглядели деньгами. В вопросе – кто является источником подделок, он согласился с Эдиком без особых раздумий. Дед? Он профи, спец. Эдик? Иван? – это не обсуждается, знают друг дружку. Танька? Несерьезно. Остается Российский Музей…, точнее, та хитрая гнида, которая там завелась и которая их облапошивает. Иконы отбирались из побывших на реставрации в этом музее – их дед хватиться по какой-то надобности не должен. Но Иван Ради прикола предложил завиноватить Таньку.
Она тут же прибежала – дед припахал ее на домашней работе, задержалась, но успела притащить картонный литр вина, в этот раз французского «Авиньон», и три апельсинчика. Эдик ошандарашил ее новостью – ошандарашилась так, что и вино упало, и апельсинчики раскатились. Вместо денег – предъява.
– Вы что? Думаете, что я? – Танька немножко испугалась. Зеленые глазищи часто заморгали и увлажнились. Пальчики вцепились в скамейку.
– Пока… мы ничего не думаем, – сердито сказал Иван. – Тебя просто спрашивают – никому больше про иконы не рассказывала?
– Вы с ума сошли? – Танька ничего не понимала, глядя то на одного, то на другого. Оба стояли перед ней, стараясь сверлить и испепелять. – Я их у деда взяла. Мы вместе взяли.
– А может у тебя знакомый художник, какой есть? – небрежно спросил Иван.
– Ты с ума сошел! – Веснушки на ее лице, казалось размножались на глазах. При всей рыже-кошачьей, ведьминской где-то по загадочности – внешности Танька оставалась дура-дурой, сплошь на эмоциях.
– Ну и Танька, – мрачно сказал Иван. – Всем Танькам Танька. Я тебя отколочу. Вот только разозлюсь. Эдик, стукни меня, а то никак не злится.
– Я тебя стукну, – пообещал Эдик. – А ну, прекращай. Ваши семейные разборки – это одно, а дело – совсем другое. Он шутит, Таня.
– Я тебе отколочу. – Танька неуверенно заулыбалась. – Прикалываешься, да? – Она встала, подняла руки и упала на Ивана. Приняв бросок на грудь, тот закряхтел. – Нет, я тебя должен исколотить. За все хорошее. В кустах где-нибудь. Идем.
Провожая взглядом исчезающую в зелени парочку, Эдик подумал, что у супругов начались проблемы, но это его не касалось. Сев на скамейку, от нечего делать вскрыл вино и тут краем глаза углядел вроде знакомую фигуру. Тот чертов бомж…, ситуация повторялась. Он живет тут, что ли? Бомж Леха, небритый и несчастный, посматривал издали, борясь с противоречивыми желаниями. Конечно, он решил рискнуть. Вино – единственное спасенье от заклятого друга бомжей – похмелья. Приняв одновременно дружелюбный, виноватый и независимый вид, он подошел в пределы слышимости.