Сокровища Гипербореи - стр. 26
Когда минуло более десятка длинных гудков, я положил трубку – видимо участники нежданного совещания уже покинули мой номер.
Я рассчитался и спустился к портье.
Увидев меня, он задрал свой необъятный нос, с демонстративной готовностью услужить:
– Мсье?
– Скажите, меня никто не спрашивал?
– Н-нет, мсье!
Мне показалось, что он чувствует себя не в своей тарелке.
– Хм.… Будьте любезны, мой ключ от номера!
Нос озабоченно шевельнулся, портье выдвинул из-под стойки планшет с ключами и извлек из ячейки мой ключ с брелком отеля.
У лифта я обернулся. Портье держал трубку у уха, прикрыв микрофон ладонью, и судя по напущенной на себя таинственности, что-то кому-то докладывал. Положив трубку, он бросил взгляд в мою сторону. Увидев меня, он вздрогнул так, будто я в него выстрелил.
Когда я подходил к своему номеру, соседняя дверь распахнулась, и из нее вышел высокий мужчина.
Я неосознанно кивнул ему, но этот тип лишь мазнул по мне безразличным взглядом и степенно пошагал прочь, словно меня здесь и не было. Это был латиноамериканец из загадочной троицы, тот самый Мигель.
Проводив его взглядом, я провернул ключ в замке и остановился на пороге.
По гостиной разливался мягкий свет. Как я и ожидал – ни Советника, ни кого другого нигде не было видно. Но атмосфера в номере казалась наэлектризованной так, что того и гляди, что из под люстры шипящим треском полоснет молния.
Двери в туалет и ванную комнату были плотно притворены, а вот дверь в спальню была полуоткрыта. Предельно собравшись, я старался ступать как можно мягче, а перед дверью замер.
Тишина. Я вошел.
В проходе слева от кровати валялась выпотрошенная коробка с архивом прадеда, повсюду были разбросаны документы, письма и фотографии.
Советник сидел у стены, бесцеремонно облокотившись на мою кровать, и удивленно смотрел на меня. Склонив голову с безукоризненным пробором, он скривил губы в какой-то брезгливой улыбке. Можно подумать, что это я нанес ему нежданный визит в его спальню. Но он не разделял моего негодования, а все пялился на меня немигающим взором. Чуть вздернутые брови на побледневшем лице слились в одну сплошную линию, словно Советник пытался одним взглядом телепортировать меня куда-то в недосягаемые дали.
– Ну, вот что! …
Я кашлянул и решительно шагнул вперед, но на этом шаге моя решительность и закончилась. То беспокойство, что все это время стремительно накапливалось во мне, разверзлось вдруг холодом – левой рукой Советник держал рукоять ножа.
Не отрывая ног от пола, я плавно переместился на шажок правее.
Советник по-прежнему взирал на меня, и ни одна мышца не шевельнулась на его бледном лице. Нет, он не собирался метать в меня кованый клинок, или бросаться с ним врукопашную. Сделать это ему было невозможно по одной простой причине – нож, который он обхватил неестественно подвернутой левой рукой, торчал из его груди, под сердцем. В круге бурого пятна на белоснежной сорочке.
Смерть витала в атмосфере спальни, исходя от этого ножа.
Удивление – вещь поистине многогранная. И многое в этом захватывающем процессе от слегка вздернутых бровей до полной оторопи идет от того, насколько неожиданным для вас явился предмет созерцания, радикально изменивший вашу мимику.
В моем же случае удивление было бы не совсем подходящим определением того, что я испытывал, глядя на нож в руке Советника. Этот нож, с отличным кованым лезвием и обкладками из черепашьего панциря на рукоятке, подарили мне мои сослуживцы, и не далее, как сегодня перед уходом я кромсал им апельсин. Но я не был настолько наивен, чтобы предположить, что Советник, не найдя в архиве моего прадеда секретных чертежей новейшего самолета, от горькой досады сам покончил с собой.