Сокровища - стр. 19
Все так же, молча, последовали его примеру.
Немного помолчав, Юра разлил вторую бутылку.
– Ну а теперь давайте выпьем за нас. Чтобы мы были всегда вместе и чтобы ничто нас никогда не разлучило, – он протянул руку к центру стола, над которым дружно прозвучал звон стаканов.
Было уже далеко за полдень, и все присутствующие здорово проголодались, поэтому закуска была быстро съедена, и мужики начали собираться.
Со стола были собраны все корочки и крошки хлеба, посмотрев на которые Серёга непроизвольно произнёс:
– Если бы тогда, в ту зиму, у нас хоть что-то из этого было, то и жива была бы наша мама.
От его слов все прекратили суетиться и вновь посмотрели на памятник, на котором уже свежей краской было обновлено имя их матери.
– Но если бы не мама Валя, и нам бы этого не видать, – грустно проговорил Борис.
– Ты прав, брательник, – подтвердил его слова Серёга. – Поэтому поехали-ка ко мне. Галка там ждёт нас. Она не хочет нарушать нашу традицию. Там и поговорим обо всём. А о маме Вале особенно.
Ни о каких традициях Бородин не знал, но отказываться от приглашения смысла не было. Тем более, что братья ему всё больше и больше начинали нравиться. Особенно ему понравился их сплочённый труд на могиле и то, как каждый из них отнёсся к этому.
Отойдя от могилы, Юра спросил Бородина:
– А ты здесь раньше был?
– Не приходилось, – честно сознался Бородин.
– А на Пискарёвском? – продолжил спрашивать Юра.
– Там был. Грандиозный мемориал, – попытался он описать свои впечатления, которое оказало на него Пискарёвское кладбище.
– Ну, здесь не так всё монументально, но есть на что посмотреть. Давай, – он обратился к братьям и Лёшке, – пройдёмся немного, покажем Володе, чем дорого это место ленинградцам.
Те были не против такого предложения, и вскоре от могилы матери они вышли на широкую аллею.
Кладбище есть кладбище. Каждый шаг по нему вызывал чувство скорби и ощущение трагедий, о которых говорили каждый памятник и надгробие.
Проходя по аллее, Юра остановился у группы свежих памятников.
– Тут, – он показал на чёрные мраморные монументы, – захоронение военных моряков из Владика, которые погибли в Ленинграде при авиакатастрофе в тысяча девятьсот восемьдесят первом году.
Бородин помнил о той трагедии, при которой погиб почти весь командный состав Тихоокеанского флота. Правда, он никого из них не знал и ни одно имя ему ничего не говорило, но это были его земляки и было, конечно, прискорбно, что молодые, энергичные мужики погибли не в море, а при какой-то банальной авиакатастрофе.
– А там, – Юра указал немного дальше, – тоже моряки лежат, с «Механика Тарасова».
Бородин помнил о той зимней трагедии в Атлантическом океане в 1982 году у берегов США. Особенно запомнилась ему судьба капитана, который не захотел пройти круг необоснованных унижений и покончил жизнь самоубийством. О трагедии писали много, а о судьбе капитана где-то что-то мимолётом прошло в одной из газетёнок.
Бородин полностью понимал капитана. Ведь та система, которая сложилась на флоте, всегда находила стрелочника в лице капитана или стармеха, которые были обязаны знать и всё предвидеть, даже если и получали идиотские приказания и в этот момент или спали, или находились совсем в другом месте.