Соколиная охота - стр. 41
Моралес смотрел на море, на брызги, вылетающие из-под задранного носа катера. Увидит ли он еще раз мир таким, каким помнил его? Или того мира больше не существует? Хоакин провел мокрой рукой по затылку – в гнезде стояла арестантская заглушка. Он уже и не помнил, куда девал свою «балалайку». Эта вещь, казавшаяся настолько нужной и само собой разумеющейся, будто была дана человеку от рождения, вдруг сделалась совершенно лишней. Когда он вставил в гнездо заглушку? И почему? Моралес не помнил.
Суждено вернуться назад… Чем больше Хоакин задумывался над этим, тем больше понимал, что не знает, хочет ли он возвращаться. Нужно ли ему это. Кем он будет там, в разрушенном, пришедшем в упадок мире? От моряков с танкера он узнал, что катаклизмы, подобные здешнему, произошли по всему земному шару. Целые города и Анклавы перестали существовать, что-то разрушено землетрясением, что-то смыло в море. Где-то рванули реакторы на АЭС, и теперь огромные территории, подвергшиеся радиоактивному заражению, не пригодны для жизни. Мир рухнул в хаос, судьба самой цивилизации повисла на волоске.
Так стоило ли менять этот жестокий, но понятный и известный ему мир на то безумие, что охватило планету? Хоакин устал, очень устал. Он пытался найти путь к спасению тогда, полтора года назад. Из найденного в развалинах хлама они соорудили два плота, на которых восемь отобранных лично Хоакином преданных людей отправились в море. На поиски большой земли. Через две недели волны прибили к берегу обломки – пустые пластиковые канистры, перевязанные синтетическим шнуром. Тот самый хлам, из которого делали плоты. Стало ясно – на том, что они могут сделать, отсюда не выбраться. Но выбраться из пустынного пекла Хоакину очень хотелось. Да просто принять нормальный душ с нормальным мылом – хотелось до безумия. Но что потом? После, так сказать, душа?
– Босс, – позвал Садех, – закончилась третья батарея. Земли не видно.
– У нас еще достаточно энергии. Меняйте.
Моралес отвечал в привычной манере, не глядя на собеседника. Со стороны могло показаться, что он так глубоко погружен в собственные мысли, что ничего вокруг не видит и не слышит. Но это впечатление было обманчивым: за годы, проведенные в «Африке», не только после катастрофы, он научился слушать и слышать все вокруг. Любой упущенный им звук, каждое слово, сказанное заключенным кому-то на ухо, могло стоить ему жизни. Особенно сейчас, когда он занял неделимый пост хозяина «Африки».
Желающие разделить с ним бразды правления были. Появлялись неоднократно. Но никто из них не дожил до сегодняшнего дня. И ни один не был убит Моралесом лично, в ходе открытого конфликта – кара настигала грешников незаметно, все случалось как бы само собой. Хоакин улыбнулся, вспомнив о том, как после страшной смерти Моравски, который подвернул ногу на охоте и сдох в пустыне от жажды и жары, по «Африке» поползли слухи, что босс способен напустить порчу на зарвавшегося смутьяна.
Моравски в тот день ушел на охоту во главе группы из пяти человек. Они охотились вместе, выслеживая и загоняя зверя – каким-то чудом на Тюремном острове все еще сохранилось небольшое количество косуль и крупных птиц. Но заключенный шесть-два-семь-семь неожиданно исчез. Его искали. До тех пор, пока не закончилась вода и не подошло время к закату – темнота Тюремного острова таила свои опасности. На открытой местности – три дерева на квадратный километр – Моравски найти не смогли. А через два дня, буквально в паре километров от «Африки», обнаружили его труп со сломанной лодыжкой. Как его могли не заметить? Об этом знал только Моралес.