Сочинения. Том 1 - стр. 44

Доброе утро, майор Бертран.

Ловец сюжетов

Ловец сюжетов. Я живо представляю себе его. Прежде всего, он жизнерадостный человек, этот искатель кладов под ногами. Еще говорят «у себя под носом».

Необходима последовательность. Я застреваю в последовательности, ибо мне искренне хочется, чтобы выводы получились верными. Последовательность и выводы связаны между собой как соитие и рождение ребенка. Каждый жаждет, что бы у него родился здоровый ребенок, не так ли? Каждый.

Другое дело, что при соитии не всегда думают о деторождении. Совсем не думают. Теперь. Прежде думали. А, может статься, и прежде не думали. Многие. Но, находились и серьезные люди. И серьезных людей было значительно больше. А среди Прежних авторов – тем паче. Обратили внимание на заглавную букву? Отлично. Выводы для Прежних авторов не были пустым звуком.

Ловец сюжетов вовсе не думает о выводах. Плевал он на них.

Жук

Профессор патологической анатомии Борис Иванович Жук был гением.

Высокий, нескладный, в очках с толстенными стеклами-блюдцами и музыкальными пальцами, всё вместе он, тем не менее, был удивительно элегантен. Даже клеенчатый фартук смотрелся на нем аристократом, так что и в этаком наряде он вполне мог бы явиться на званый ужин и не вызвать ропота или смеха.

Позже Ягнатьев узнал, что этот изысканный, даже несколько женственный человек в годы войны служил оперуполномоченным в Западной Украине.

– Сколько всего может до поры до времени прятаться в человеке? Никому не дано познать, что же он есть на самом деле, и размышлять над этим – праздное занятие, – вывел он для себя.

Вскрытия, производимые Жуком, представляли собой зрелище колдовское.

Закрыв глаза, профессор молился про себя. Делал паузу. После чего низко наклонялся над трупом, точно цапля, приподняв одну ногу.

Птицы

Ах, птицы, птицы!

Жук

Некоторое время Жук исследовал мертвое тело, прислонившись к нему огромным своим ухом, точно желая уловить эхо сердцебиения. Затем высоко над головой, легкомысленно удерживаемым большим и указательным пальцами секционным ножом выписывал дирижерский вензель. И… Одним движением, будто акушерский саквояж открывал грудную клетку усопшего. После чего, извлекая, как заправский фокусник из рукава, диковинные сверкающие инструменты, принимался пританцовывать, невнятно петь, бормотать и нашептывать. Время от времени бормотания и нашептывания наполнялись голосом и содержанием. Так, узор, за узором составлялась вязь диагноза.

Подмена

В отличие от зачарованных колдовским ритуалом однокашников, Алексей Ильич больше изучал то, что еще недавно было одним из нас, – Вот он, имени его не знаю. Только это – не он.

Это – совсем другое.

Это – подмена, кем и как совершенная, не знаю.

И никто не знает.

Разумеется, это – не кукла, нечто иное. Но и человеком это быть не могло. Человека здесь нет. И не было это человеком. Чем угодно, только не человеком. Вот что.

После упокоения, после того, что принято называть смертью, ночью, вероятно, когда все уже устали от слез и уснули, и происходит подмена.

А сам покойный продолжает свое путешествие.

Только без нас. Или же вне нашей видимости.

Не душа, о чем говорено, но весь человек, с руками и ногами продолжает свое путешествие. То, что мы обыкновенно хороним – не человек. И не было никогда человеком.