Собственные записки. 1811–1816 - стр. 18
В феврале месяце 1812 года приехали в Петербург Колошины для поступления в службу. Они очень успешно учились в Москве у моего отца, отлично выдержали экзамен и были приняты колонновожатыми. Колошины остановились у нас и жили с нами до выступления в поход. Мать их, Мария Николаевна, упросила князя Волконского, чтобы командировали второго сына ее, Петра, на съемку в Финляндию, куда он и отправился, через что он много потерял по службе, ибо не участвовал в военных действиях 1812 года. Петр Колошин в Москве еще подружился с братом моим Михайлой. Он хорошо учился, нрав его тихий, скромный, застенчивый и романтический. Он в особенности любит литературные занятия и, будучи душой поэт, легко пишет стихи. Пребывание в Финляндии успокоило в нем первый порыв к военной службе, и он, по совету брата моего Михайлы, принял должность помощника в училище отца моего, где с успехом преподает колонновожатым математические науки, в которых он имеет обширные сведения, и пользуется общим расположением своих сослуживцев и знакомых.
Французские войска были уже на границах наших. Молодые офицеры мечтали о предстоявшей им бивачной жизни и о кочевом странствовании вне пределов столицы, помимо часто досадливых требований гарнизонной службы. Они увлекались мыслью, что в бою с неприятелем уподобятся героям древности, когда каждый мог ознаменовать себя личной храбростью. Повествования о подвигах древних рыцарей и примеры воинской доблести, почерпаемой при чтении жизни героев, действительно служат к пробуждению воинского духа между молодыми людьми. Я слышал от А. П. Ермолова, что накануне Бородинского сражения он читал с графом Кутайсовым, убитым в сем сражении, песни Фингала.[20] Понятия о святости обязанностей, конечно, обеспечивают исполнение оной, но примеры отличных подвигов украшают сию обязанность.
Гвардейские полки выступили в поход, помнится мне, в феврале месяце; многие из офицеров наших были расписаны по войскам и выехали из Петербурга. Нас трех братьев и старшего Колошина, Михайлу (который был еще колонновожатым), командировали в Вильну, в главную квартиру под начальство квартирмейстера 1-й западной армии генерал-майора Мухина. Оттуда Колошин назначался к легкой гвардейской кавалерийской дивизии, при которой был обер-квартирмейстером капитан Теннер, и коей командовал генерал-адъютант Уваров. Нам позволили прожить несколько дней в Петербурге, дабы экипироваться к походу; но многого нам не было нужно. Не имея больших денег, мы не могли иметь и порядочной обмундировки: сшили себе по шинели, по двое рейтуз, купили по седлу, по паре пистолетов и просили князя Волконского позволить нам скорее отправиться. Князь несколько дней еще задержал нас, наконец, обняв, отпустил. Мы выехали из Петербурга, помнится мне, 30 марта в среду.
Батюшка прислал нам на экипировку годовое положение вперед с небольшой прибавкой. Меня экипировал в поход расчетливый дядя мой Николай Михайлович Мордвинов. Денег потратил он немного, но зато все купил дешевое и негодное, кроме седла. Дядя называл себя знатоком по части снабжения в поход, ссылаясь на свой поход под Очаков, в который он отправлялся с двумя колясками и удивлялся, что в нынешние времена не позволяли иметь телег. Он также находил, что ныне все стало дороже, и купил нам несколько вещей совершенно ненужных, утверждая, что они его спасали во время похода. Безуспешны были наши советы не делать сих покупок, ибо деньги были присланы ему от батюшки для раздачи нам; но дядя настоял на своем и между прочими вещами купил нам чайный погребец. Показывая ларец, он рассказывал нам все выгоды его.