Собрание сочинений. Том 3. Non-fiction - стр. 39
ИС: И многих других ученых, которые занимались подобными обществами. Ты не забывай, что между папуасами Миклухо-Маклая и капиталистической цивилизацией еще много всякого было: пирамиды успели построить, зик-кураты, Великую китайскую стену тамошний Сталин – Цинь Ши Хуан – очень хорошо построил. Большая часть истории человечества.
ИК: Большая часть истории, к сожалению, базировалась на хранении культуры человеческого общества самим человеческим обществом. Оно до сих пор было и остается человечески-иерархическим. Только в самое последнее время в структуре постиндустриального капитализма появились первые намеки на разрушение иерархии и появление общества тотальной сознательности, назовем это так. Но до этого еще было далеко. Запад находится в кризисном состоянии. Выработанный положительный опыт иногда вступает в противоречие с другими накопленными традициями. Запутанность там чувствуется. Какой-то стопор, тупик. Только тупик, полный колбасы, в отличие от нашего. Когда говорят: «Запад нам не указ, он сам гниет», – можно согласиться со второй частью, но не с первой, потому что это гниение на ином витке развития. Нам рано рассуждать об этом.
ИС: У Маклая, когда он высадился, тоже были проблемы, но несколько иные, чем у папуасов.
ИК: Иначе получается русская мужицкая смекалка: а чего их догонять, все равно развалятся. Типичный большевистский стиль мышления: перейдем от первобытнообщинного строя к коммунизму, минуя стадию прямохождения. Беда либерализма в том, что он думает, будто насаждение акционерных обществ вызовет расцвет культуры. На самом деле, действовать надо методами, более подходящими данному обществу, менее апеллирующими к сознательности, которой нет.
ИС: Беда либерализма в том, что его нет. И реакция нашей, так называемой, либеральной интеллигенции на выступление Миграняна омерзительна. Парадокс состоит в том, что люди, с наибольшей силой отталкивающиеся от большевизма, с наибольшей точностью повторяют его путь. Они апеллируют к абстрактным фетишам и возражают заклинаниями человеку, оперирующему эмпирическими фактами. Методика большевистской полемики.
ИК: У меня все время спрашивают о премии, которую я не получил. Мне хочется выйти из этой патовой истории и я говорю: «Вы объясняете кому-нибудь, почему не едите экскременты?» Сама попытка объяснит, что комсомол вот такой, лишняя. Она унижает объясняющего. Для меня вопрос был ясен, когда я открыл газету. Либералы нам постоянно объясняют, что хорошо, что плохо. Вся эта смешная межрегиональная группа, при всем уважении к ее интеллектуальному багажу, напоминает кучу мальчиков, в одном кармане – рогатка, в другом – партбилет. И они показывают рогатку, прижав карман с партбилетом, чтобы не вытащили.
МТ: А если приведут в милицию, то наоборот. Слушай, а что такое рефлексия? Смирнов говорит, что это красивое литературное слово – не более, чем медицинский диагноз «неврастения».
ИС: Один десять раз проверяет, выключил ли он газ, а другой – имеет ли он право сделать то, что нужно сделать.
ИК: Рефлексия – необходимая составляющая любого мышления, но когда она действует одна… Это как видеомагнитофон, который умеет только перематывать. И при том в одну сторону. Столь же полезная машина. «Я думаю, хотя это дается мне с большим трудом». Все это следы деградации, плебеизации, отбора по признаку эрделя. Отсутствие в политике юмора. Подчеркивание геройства. Геройство – это низший уровень лишенной юмора реакции на противостоящие события. Это рассмотрение явления сквозь самого себя. Это тупое противостояние, стеночное животное, понимаешь? Вот как бы я мечтал оформить эту историю с премией: встретиться с Ивановым, обменяться с ним объятиями, поцеловаться. Он мне дает премию, а я ему звезду Давида. Теперь ты наш.