Собор у моря - стр. 79
Арнау с тоской посмотрел на всех, кто стоял у конюшен, и побрел прочь.
– Нет! – закричала Изабель, когда Грау, узнав о случившемся, решил расстаться с отцом и сыном. – Я хочу, чтобы Эстаньол остался здесь и работал на твоих детей. Я хочу, чтобы он все время помнил, что мы еще не решили, прощать его сына или нет. Я хочу, чтобы этот ребенок при всех попросил прощения у твоих детей! А если ты их выгонишь, я никогда этого не добьюсь. Сообщи ему, что Арнау не сможет приступить к работе, пока не попросит прощения!.. – Изабель кричала и яростно жестикулировала. – Скажи Бернату, что до тех пор, пока его сын не извинится, он будет получать только половину платы. И предупреди его, что, если он будет искать работу в другом месте, мы сообщим всей Барселоне о случившемся и ему никогда не удастся найти себе место. Я желаю услышать извинения! – требовала она в истерике.
«Сообщим всей Барселоне…»
Грау почувствовал, как мурашки побежали по его телу. Столько лет он пытался скрывать своего зятя, и теперь… теперь его жена хотела, чтобы вся Барселона узнала о его существовании!
– Прошу тебя, будь благоразумной, – только и сказал он.
Ничего другого ему в голову не пришло.
Изабель посмотрела на мужа налитыми кровью глазами:
– Я хочу размазать их по земле!
Грау собирался что-то ответить, но внезапно замолчал, поджав губы.
– Благоразумие, Изабель, благоразумие, – сдержанно произнес он после паузы.
И все-таки Грау уступил требованиям капризной супруги. Гиамоны уже не было в живых. И потом – в его семье не было родинок, всех их знали как Пучей, а не как Эстаньолов!
Когда Грау вышел из конюшен, Бернат услышал от главного конюха о новых условиях работы.
– Отец, этот поводок был в порядке, – оправдывался Арнау ночью, когда они остались втроем в своей маленькой комнате. – Я вам клянусь! – говорил он, глядя на молчащего Берната.
– Но ты не можешь доказать этого, – вмешался Жоан, который знал о происшедшем.
«Мне не надо клясться, сынок, я знаю, что ты прав, – подумал Бернат. – Но как я могу объяснить тебе?..»
Бернат вспомнил, как у него похолодело внутри, когда он услышал слова сына: «Я не виноват и не должен извиняться».
– Отец, – повторил Арнау, – я клянусь вам.
– Я верю тебе, сынок. А сейчас спи… – помедлив, ответил Бернат.
– Но… – попытался возразить Арнау.
– Спать!
Арнау и Жоан погасили светильник, но Бернату пришлось долго ждать, прежде чем он услышал спокойное дыхание детей, свидетельствующее о том, что они наконец заснули.
Как же ему сказать сыну, что хозяева требуют от него извинений?
– Арнау… – Голос Берната задрожал, и мальчик, который одевался утром, собираясь на работу, удивленно посмотрел на отца. – Грау… Грау хочет, чтобы ты извинился; в противном случае…
В глазах Арнау застыл немой вопрос.
– …он не позволит, чтобы ты вернулся работать в конюшни.
Не успел Бернат закончить фразу, как увидел, что лицо сына стало серьезным. До сих пор ему не приходилось видеть его таким.
Бернат бросил взгляд в сторону Жоана: тот тоже замер с открытым ртом, не успев одеться. Бернат хотел продолжить разговор, но в горле запершило, и он закашлялся.
– Значит… – начал Арнау, нарушая молчание, – вы считаете, отец, что я должен попросить прощения?
– Арнау, я бросил все, что у меня было, лишь бы мой сын был свободным. Я бросил наши земли, которые были собственностью Эстаньолов целые столетия! И все ради того, чтобы никто не мог поступать с тобой так, как поступали со мной, моим отцом и моим дедом. А сейчас мы возвращаемся к самому началу и зависим от каприза тех, кто называет себя знатью. Правда, с одной разницей: мы можем отказаться. Сынок, научись пользоваться свободой, которая стоила нам стольких усилий. Тебе одному решать…