Сновидец. Грейуорен - стр. 18
Но ты и есть торговец дешевыми трюками, – напомнила она себе. Хеннесси пришла не для того, чтобы ее работы отобрали для галереи. Она появилась здесь как Джордан Хеннесси, два человека в одном, Джордан плюс Хеннесси, чтобы заключить сделку с дьяволом и заполучить живительный магнит. Условия не подлежали огласке, но были ей известны. В обмен на возможность пользоваться живительным магнитом (даже не владеть им!) она будет вынуждена работать на Боудикку, синдикат, состоящий исключительно из женщин, который, смотря кого вы спросите, мог защищать интересы своих талантливых клиентов… или эксплуатировать их в своих целях. Боудикка целую вечность пыталась завербовать Джордан Хеннесси, не ведая, что предлагает сделку то Джордан, то Хеннесси. Джордан не желала в этом участвовать. Ей не нравилось чувствовать себя в ловушке. Хеннесси также не поддалась искушению. Боудикка не добилась от них ровным счетом ничего.
И теперь они владели тем, что хотела Хеннесси.
Мачковски вернулась к изучению портфолио. Хеннесси включила в него копии и подделки в самых разных стилях, на бумаге, на холсте. А также образцы подделанных печатей, скопированных подписей и источников, придуманных для ее прошлых фальшивок.
Внимание Мачковски привлекла аккуратная копия «Витрувианского человека» да Винчи, идентичная оригиналу пятнадцатого века, за исключением того, что изображенный на рисунке обнаженный мужчина держал сигарету.
– Берни говорил, что вы забавная. Мать многому вас научила, прежде чем… скончалась? – спросила женщина.
Дж. Х. Хеннесси. «Джей», как ее называли. Мать. Призрак в комнате.
«Мачковски и Либби» представляли работы Джей в Бостоне вплоть до самой ее смерти, поэтому разумный вопрос приобрел еще больше смысла.
Просто не отвечай, – сказала себе Хеннесси. Однако она никогда не прислушивалась к советам, даже к собственным.
– Старая добрая мамуля. Чему она меня научила? М-м-м… не оставляй не потушенные сигареты на пианино, не смешивай таблетки на школьной вечеринке, оставайся холостой, умри молодой.
Мачковски поджала губы, не сводя глаз с картины.
– Мне всегда было интересно, – сказала она, – каково это – быть ее дочерью. Значит, в обычной жизни ее поведение ничем не отличалось?
Хеннесси замялась.
– Я надеялась, что ее поведение – это обычное притворство. Игра на публику, – сказала Мачковски. – Сочувствую. Вам, наверное, нелегко пришлось.
Проницательность женщины неожиданно показалась Хеннесси неприятной. Она здесь не для того, чтобы ее заметили. Она пришла не в поисках сочувствия со стороны незнакомки и тем более не ради воспоминаний о ее детстве, которое, как ей казалось, со стороны выглядело не таким уж и ужасным. Имело ли для нее значение, что кто-то задумывался о ее детских страданиях?
Она предпочла бы ответ «нет». Так проще. Но по тому, как у нее перехватило дыхание, Хеннесси поняла, что ответ утвердительный. Для нее это было важно.
– Как думаете, вы в нее пошли? – спросила Мачковски.
Хеннесси моргнула, на мгновение скрыв свой пылающий взгляд, и сверкнула широкой пустой улыбкой.
– Вы видите сходство?
– Ваша техника более старомодна, – ответила Мачковски. – Вы используете цвет, словно старец. Если бы я поместила ваши работы рядом с работами вашей матери и не знала где чьи, то предположила бы, что вам гораздо больше лет, чем ей. Однако вы хорошо передаете мимику. Гораздо правдивее.