Снежинка - стр. 11

К тому времени, как мужчины пришли на обед, она успела расчесать ожоги до крови. Билли сделал вид, что не заметил. Однажды, напившись, он назвал их шлюхиными ожогами.

Когда мама подала тарелку Джеймсу, он протянул руку и погладил красную сыпь с белыми волдырями, покрывающую ее кожу.

– Что с тобой случилось? – спросил он.

– Немного обожглась крапивой.

– Немного? Ты вся в ожогах. Ты что, упала в заросли?

– Нет, прыгнула.

– Что?

Мама заверила его, что обожглась нарочно.

– Чего ради тебе это понадобилось?

– Крапива содержит серотонин. Поэтому она и жжется: ее шипы, словно природные шприцы, вкалывают людям химикат счастья. Это полезно.

– Неужели?

– Да.

Поразмыслив мгновение, Джеймс кивнул:

– Ясно.

– С тобой, Мейв, Джимбоб рад будет нырнуть в крапиву головой вперед, – сообщил Билли, сосредоточенно обдирая шелуху с картофелины.

– Ну, я бы так не сказал.

– Если хочется наркоты, есть способы получше, – продолжал Билли.

– Помни про закон двух «Б»: блаженство и боль. Не зря их увязывают друг с другом, – напомнил Джеймс.

– Только в его случае это закон двух «П»: пьянство и похмелье, – добавила мама.

Шутка была не слишком смешная, но Джеймс захохотал так, что затрясся стол.

– Как всем нам известно, видов алкашей столько же, сколько звезд на небе. К счастью, я отношусь к общительным алкашам. Некоторым хватает серотонина, чтобы сидеть по домам и накачиваться вином прямо в кровати…

– Господи, Билли, расслабься! Это просто шутка, – сказал Джеймс.

– Ну, в любой шутке есть доля шутки.

И так каждый день. Мама с Джеймсом против нас с Билли. Состав команд определялся еще до того, как мы садились за стол.

У меня никогда не укладывалось в голове, что меня родила моя мать. Куда правдоподобнее казалось, что я возникла из навозной жижи, такая адская Венера, или вылезла из коровьей задницы. Я бы поняла, если бы моим папашей оказался Джеймс, потому что он любил маму, но, когда я родилась, ему было всего шесть лет. Джеймса зашили в рабочий комбинезон, как только он появился на свет в безземельной семье. В свои шестнадцать он подавал пиво в пабе своей матери, когда скончался мой дедушка. Билли позвал Джеймса к нам работать, и он оказался подарком судьбы, готовым доить коров, чинить заборы и принимать отел в любое время дня и ночи. Да и мама, убитая горем после смерти своего отца, оживлялась при его появлении.

Джеймс был старше меня всего на шесть лет. Он стал первым мужчиной, чье лицо я воображала, целуя по ночам подушку. Утром, когда он приходил завтракать, я предпринимала вялые попытки от него спрятаться. Укромных мест у нас в кухне было немного. Когда я куталась в шторы, снизу торчали ноги; изо дня в день залезать под стол, стараясь не задеть ноги Джеймса и взвизгивая всякий раз, как большая волосатая рука опускалась, чтобы меня схватить, тоже было нельзя. Как-то раз я спряталась за вешалкой-стойкой в задней прихожей, но это оказалось слишком далеко от кухни, и Джеймс забыл меня найти.

Я любила Джеймса, как любят диснеевских принцев, и привыкла отделять свои фантазии о нем от реальности. Слухи вокруг моей матери его нисколько не беспокоили. Ему было плевать на шепотки и перемигивания в пабе, когда перед закрытием он уходил с ней домой, чтобы провести ночь в ее постели.

Разница в возрасте между ними не бросалась в глаза, потому что мама для своего возраста выглядела молодо, а Джеймс казался старше своих лет. Билли говорил, что Джеймс прошел пубертат за полдня. Это правда. В одно мгновение он из мальчишки превратился во взрослого мужчину в шесть футов и семь дюймов ростом. Джеймс был капитаном местной команды по херлингу. Мы ходили на все его игры и смотрели, как мячик падает с неба в его протянутую ладонь, словно дар самого Бога.