Снег в Гефсиманском саду (сборник) - стр. 18
– Все будет так, как мы хотим, и, я думаю, скоро. Вот только…
– Что?
– Вот только мне надо сперва…
– Что тебе надо? – спросила Милочка, холодея.
Он не отвечал, смотрел на нее с недоуменной улыбкой.
Милочка забыла весь свой стыд и все свои разумные соображения. Она обхватила Ангелуса за голову и прошептала:
– Давай уедем, убежим, давай спрячемся куда-нибудь…
Ангелус засмеялся:
– Давай спрячемся! – и потащил ее в постель.
Это было вчера вечером, и все скоро растаяло в безопасном постельном тепле и близости. Но ночь Милочка спала плохо, может быть, из-за снега, думала она теперь, не желая поддаться беспокойству, которое опять нарастало в ней тем сильнее, чем дольше отсутствовал Ангелус.
В монастырской кухне приход Ангелуса сильно всполошил двух молоденьких послушниц-арабок. Ангелус заговорил с ними по-английски, потом на иврите, но они, отступив в дальний угол, отворачивались и закрывали лица платками. Ангелус вспомнил, что монастырь русский, и выкрикнул одно из немногих русских слов, которым Милочке удалось его обучить:
– Хлеб! Хлеб!
Одна из послушниц приспустила платок, глянула на Ангелуса круглым черным глазом, набрала в грудь воздуху и пронзительно взвизгнула по-русски:
– Матушка! Матушка Агния!
Ангелус оглянулся. В дверях стояла низенькая, плотная монахиня в черном клобуке и синем фартуке поверх длинного черного одеяния. Она недовольно, но спокойно обратилась к Ангелусу, видимо, тоже по-русски. Ангелус улыбнулся ей, извинился по-голландски, потом перешел на иврит, увидел, что его не понимают, и закончил тем, что опять повторил:
– Хлеб? Хлеб!
Монахиня вошла в кухню, открыла дверцу большого буфета, вынула буханку стандартного магазинного хлеба (Ангелус почему-то надеялся, что они пекут свой), протянула его Ангелусу и проговорила по-английски:
– Возьмите. Но, пожалуйста, не превращайте это в привычку.
Ангелус начал было объяснять, что он живет в домике наверху, но монахиня перебила его:
– Я знаю. Это, однако же, не оправдание. Мы не поощряем визиты посторонних в наши жилые помещения.
Ангелус смущенно пробормотал:
– Извините, я просто, по-соседски…
– Нет. Ваш дом расположен достаточно далеко от нас, и пусть оно так и останется.
– Да, конечно. Я понимаю, – согласился Ангелус. – Я не должен был. Спасибо за хлеб, и больше это не повторится. Но, может быть, вам что-нибудь понадобится – я умею всякую ручную работу…
– Вы прекрасно навели порядок в своем доме, – монахиня слегка улыбнулась. – Но нам ничего не надо, благодарствуйте. У нас свои работники.
Ангелус еще раз поблагодарил за хлеб и пошел было к выходу, но монахиня проговорила с некоторым колебанием:
– А эта молодая особа там с вами… ваша жена?
Далеко или нет, а все им известно. Ангелус сдержал улыбку:
– Это моя… э…
Молоденькие послушницы в тылу кухни неслышно захихикали.
– Мы предпочли бы, чтобы это была жена, – твердо закончила монахиня, движением руки отпуская Ангелуса.
Они предпочли бы, а? Улыбаясь и качая головой, Ангелус направился к воротам. Они предпочли бы! Что же, так и жениться для них? То ли из-за снега, то ли еще отчего, Ангелус чувствовал себя сегодня непривычно: голова была легкая, звонкая, как от алкоголя на пустой желудок, краски и формы казались резче и ярче, запахи острее и чище, звуки определеннее и мелодичнее, чем всегда, а у сердца что-то дрожало и прыгало, то расширяясь и окатывая тело жаром, то сжимаясь и стягивая кожу холодными мурашками. И ноги в тяжелых резиновых сапогах опять несли его как заведенные.