Снег над Россией - стр. 17
– Чо это у тебя там? Баян?
Маша смутилась:
– Почему баян? Швейная машинка. Привезла с собой из дома.
Рыжеволосая кивнула:
– Понимаю. Я вон тоже, гляди, с чем притащилась! – и, подмигнув, пригласила Машу заглянуть под кровать, где обнаружился целый арсенал кухонной утвари: казан, кастрюли.
Маша аж рот разинула:
– Ничего себе!
– А чего? – хмыкнула девушка. – Люблю готовить. Не магазинное же есть! А готовить нужно в правильной посуде. Например, хороший плов можно приготовить только в специальном казане! – Она вытащила увесистый казан, в котором запросто можно было сварганить плов для всей общаги.
– А я шить люблю! – призналась Маша.
– Тоже хорошо, – улыбнулась рыжеволосая соседка, – кстати, меня Инна зовут. Я из Омска. Слушай, а давай так – я тебя сегодня вечером кормлю пловом, а ты мне треники подошьешь?
– Давай! – согласилась Маша.
С того вечера началась их дружба. Суровый быт общежития, скудная стипендия не раз испытывали подруг на прочность. Иногда за неделю до стипендии у них заканчивались деньги. В такие дни в кошельке была сосчитана последняя мелочь (Маше, конечно, давали деньги родители, но она талантливо умудрялась их сразу спустить – в основном на ткани, покупала метры «красивостей» и отшивала им с Инкой наряды), выручал барышень только Инкин кулинарный гений. Куприянова могла сварить суп даже «из топора». Так и жили: Инна подкармливала Машу, Маша ее обшивала.
Маша полюбила яркую, большую, громкую Инну, в которой всего было с избытком: веселья, душевности, наивности. За пару лет, что подруги прожили в одной комнате, они по-настоящему сроднились. Жили бедно, но весело. Москва бурлила, барышни учились, бегали по выставкам и театрам. Все – впечатления, радости, горести – было на двоих. А потом у Маши появился Олег, и для нее началась другая жизнь…
Надо же – все так живо предстало перед глазами: бесшабашная юность, институт, общага. Какие они с Инкой были смешные, наивные! Строили планы, мечтали – Маша о своем модельном доме, Инна о собственном ресторане, и обе хотели быть счастливыми, любимыми, спешили жить…
– Да я-то что! Вот ты у нас звезда, Маня! – сказала Инна. – Кстати, я видела твою последнюю коллекцию, и признаюсь – не удержалась, купила одно платье. Оно какое-то… волшебное. Ну, правда, что надо подчеркивает, а мои пироги и прочую сладкую сволочь, отложившуюся в самых неподходящих местах, гуманно стирает ластиком. Как это у тебя получается?
Маша улыбнулась:
– Знаешь, перед тем как сделать эскиз модели, я всегда представляю женщину, для которой придумываю платье. Я думаю, что у этой женщины, возможно, был тяжелый день, у нее паршивое настроение, и мне хочется устроить ей маленький праздник в виде чудесного преображения. Я хочу, чтобы, надев мое платье, она отправилась в нем на свидание (не пошла, а полетела!), будучи уверенной в своей неотразимости, ведь если у женщины есть такая уверенность – она горы свернет!
Семейное предание гласит, что однажды Маша, будучи в совсем несознательном «слюнявом» возрасте, полеживая в коляске, вдруг заприметив в маминых руках яркую ткань, необычайно взволновалась и протянула к ней руки: дай-дай! Присутствовавшая при этом Машина бабушка неодобрительно покачала головой: «Девка будет тряпичницей!» И как в воду глядела – внучка стала самой что ни на есть тряпичницей, куклы ее интересовали исключительно с точки зрения их нарядов, а в альбомах она рисовала преимущественно эскизы одежды. Еще учась в младших классах, Маша начала шить на бабушкиной машинке. Сначала она шила себе платья, перешивая мамины наряды, а потом добралась до сокровищ, хранящихся в бабушкиных сундуках (вот где можно было развернуться!): тафта, бархат, парча и шелк, шелк! Любовь модельера Марии Морозовой к аристократическим натуральным тканям уходит корнями в ее детство.