Снег идет 100 лет… - стр. 19

– Ну я еще не решила про жанр своего творения… Короче, выпускной вечер в моей школе, и мальчик Паша во время танца, а потом и во время совместного «заплыва» на Красную площадь пытается объясниться мне в любви. Но не хватает ему смелости. А мне это, ну ты сам понимаешь, все до фонаря… Потом взрослая, вернее, студенческая жизнь, и я, полная дура, вылетаю замуж за этого малахольного Маслакова.

– Подожди-подожди… Это за Пашу?

– За какого Пашу? Я же тебе говорю – за Маслакова, а у Паши фамилия была Голиков. За Мас-ла-ко-ва. Ты же понимаешь, я – дитя, он – дитя… Слава богу, что еще никого не смастерили…

– Наверное, не умели… – съехидничал я.

– Э-э-э, парень, с этим было все в порядке… Во всяком случае, нам так казалось… А потом раз…

– И в глаз.

– Хорошо, не пид…с. Чегой-то я, право?

– Ну что, не срослось? – вернул я Ирку в ее рассказ.

– И слава тебе, господи… Молодо-зелено…

– А что же Паша? Раз ты его заявила в начале своего повествования, не мог он так просто уйти из твоей жизни, – решил я дать редактора.

– А он и не ушел… Трагедь там была, самая настоящая трагедь… Не мог утешиться парень, в петлю хотел лезть… А потом я его как-то потеряла. Он перестал искать со мной встреч. Да и я, разбежавшись с Маслаковым, такого дрозда дала, что… Ну ты же помнишь, я огонь была.

– Что значит – была?

– А то и значит, что была… Не вешай мне лапшу на уши, а то растаю… Так о чем я? Не сбивай меня с мысли…

– Ты о романе про Володю, – подсказал я.

– Ага… Знаешь, как в кино – гонг, и надпись на экране: «Прошло пятнадцать лет». Я уже замужем за Фомушкиным, у нас Машка в школу пошла… И вот однажды мы с Зиночкой Плисовой решили зайти в церковь. Зинка хотела свечки за упокой поставить. Ты же знаешь, я убежденная коммуняка, в церковь, как правило, не хожу, а тут за компанию. И мы зашли в храм, купили свечек, написали записочек и решили отстоять службу, больно здорово пели певчие. Голос батюшки мне показался знакомым, но я не придала этому значения. А когда он с кадилом пошел по храму, я так и обомлела: с седыми длинными не очень густыми волосами, с реденькой бороденкой, ко мне приближался мой старый ухажер.

– Пашка?! – невольно вырвалось у меня.

– Ира, – сказал он, а я не поняла смысла его интонации.

После окончания службы я подождала его. Он рассказал, как вера его спасла от разных глупостей, когда он был влюблен в меня. Я тогда первый раз исповедовалась. И он отпустил мне грехи.

– Просто какой-то Распутин. Ты грешишь, желательно с ним, а он же тебе эти грехи отпускает.

– Дурак ты, Малежик.

– Ну хорошо, отец Сергий Льва Толстого тебе больше нравится? Ты посмотрела, все пальцы у него на руке были на месте?

– Тьфу на тебя… Еще раз тьфу…

– Ирка, я только не пойму – этот роман-то про Володю будет или про тебя?

– Думаю, что Володю спроецирую, описывая себя.

– А-а-а… Это как в анекдоте: на выставке, посвященной юбилею Ленина, картина, на которой изображен шалаш и из него торчат две женских и две мужских ноги. Название картины «Ленин в Польше». Вопрос посетителя: «А чьи это ноги?» Ответ: «Дзержинского и Надежды Константиновны». – «А где же Ленин?» – «А Ленин в Польше».

– Малежик, с тобой нельзя серьезно разговаривать.

– Да, Ирка… Гонг… и надпись про 15 лет тебе удалась.

Квартира Тургеневых – Володи, Наташи и их маленькой дочки Машки – была точкой нашей постоянной дислокации. Во-первых, она располагалась недалеко от метро «Проспект Вернадского», вокруг которого по счастливой случайности жили основные двигатели нашего коллектива (Смогул, мы, Маслакова со своим); во-вторых, Тургеневы не были обременены сожительством с родителями, а это очень важное обстоятельство. В-третьих, соседи Володи и Наташи были молоды и приучены к полуночным застольям, более того, они зачастую принимали в них деятельное участие. Причем квартира Тургеши открывала свои объятия не только взрослым, но и детям.