Снег для продажи на юге - стр. 31
Ему казалось иногда, что всё ранее детство он провел только с матерью.
Отец, получив ранение под Курском, вернулся в Москву, но Игорь всё равно почти не видел его, и на службе пропадавшего сутками, и в отъездах бывавшего больше, чем дома. С ними жила тогда лишь бабушка, но хозяйство велось общее со второю её дочерью, Лилией, снимавшей комнату неподалёку, на Больших Кочках. Сосед ушёл с ополчением в сорок первом, и мальчик рос среди одних только женщин, три из которых имели и осуществляли право его наставлять. Почти все собственные недостатки Игорь объяснял одной лишь этою особенностью своего воспитания. В юности, студентом, он думал, что, выдайся вдруг возможность возвращения к началу и, затем, выбора, он захотел бы другой крайности – детства среди мужчин; только со временем, узнав тех, кто воспитывался в закрытых заведениях, в кругу не семьи, а приятелей, вовсе без женщин, он понял, как много те потеряли невосполнимо.
Ни пения, ни беседы в темноте не получалось. Рая сыграла кое-как ещё две мелодии и бросила, несмотря на уговоры. Векшин с Еленским взялись было обсуждать насущный технический вопрос, но снова понадобились бумага и карандаши, и дело пришлось отложить на завтра. Гапонов при свете спички (снисходительно разрешил посветить, говоря, что и без огня, по звуку, нальёт поровну) разлил по стаканам оставшийся коньяк.
– Давненько не пил я втёмную, – пробормотал Ярош.
– Ты-то мимо рта не пронесёшь, – хохотнул Гапонов, уже не со своего места за столом, а из угла, с облюбованной им койки.
Вечер закончился, и нужно было устраиваться спать.
Аратов вышел из дома. Света не было во всём поселке, и взгляду предстало небо великолепной, невиданной им черноты. Игорь, как и всякий столичный житель, не знал привычки всматриваться в ночные небеса, блёклые в городе, и оттого, что он неожиданно заглянул сейчас в неизвестные доселе холодные глубины, усеянные непредставимым количеством звёзд, ему стало особенно одиноко.
Минуту назад собиравшийся пройтись перед сном, он теперь понял, что об этом нечего думать: в кромешной тьме дороги назад было бы не найти.
– Ребята, – встретил его в помещении голос Гапонова, – доставайте-ка тёплое бельё. За ночь всё тепло выдует. Я ведь уже ночевал в этом хитром домике.
Лишь улёгшись, Аратов понял, как устал за эти сутки: последний суматошный день в Москве, ожидание в аэропорте, некрепкий, беспокойный сон в самолёте, долгое течение времени здесь. Он заснул моментально.
Он, кажется, ожидал, что, проснувшись на новом месте, не поймёт, где он, куда попал – встревожится, не узнав обстановки, и какое-то время, пока не вспомнит по порядку вчерашние события, будет мучиться неопределенностью: такое состояние, во всяком случае, было знакомо ему из книг. Но теперь, едва открыв глаза, даже раньше – только ещё открывая и ничего пока не успев увидеть, он уже ясно знал, что лежит на диване в проходной комнате одного из саверинских домиков на полигоне. Его смущал только посторонний звук: он никак не мог сообразить, зачем и где звонит будильник, и надо было кому-то побежать к аппарату, чтобы он понял наконец: телефон.
Лишь снова забравшись под одеяло, Ярош позвал Векшина, и тот в одном нижнем белье просеменил через комнату.
Вдруг Виктор, зажав рукою рот, стал делать Аратову непонятные отчаянные знаки.