Смута - стр. 45
– Садитесь, Акинолос, – показал Кузнецов на кресло.
Тот остался стоять. Руки за спину, лицо бесстрастное. Кузнецов повторил приглашение. Акинолос пробормотал что-то по-гречески.
– Не ломайте комедию! Я – российский адвокат и работаю в ваших интересах. Передаю фразу, сказанную известным вам лицом: «Пилот требует возвращения на Родину. Белый организует встречу на кордоне».
– Слушаю вас, – ответил по-русски Акинолос, усаживаясь в кресло.
Кузнецов невольно остановил взгляд на правой кисти: она была четырехпалой, мизинец отсутствовал. Он вгляделся в его лицо. Нос с легкой горбинкой, прижатые к голове уши…
– Я слушаю, – повторил Акинолос.
– Вы не должны настаивать на своем греческом подданстве. Участие во взрыве Луиджи отрицайте. Моя интуиция подсказывает, что против вас только косвенные улики. Признайтесь в ликвидации двух ваххабитов в Москве. Не по заказу, а из патриотических побуждений, это произведет благоприятное впечатление. Общественное мнение сейчас против террористов.
– А если я откажусь возвращаться в Россию?
– Тогда палермцы узнают, что вы ликвидировали их крестного отца. А оставшиеся сторонники Луиджи – что вы причастны к взрыву. И те, и другие объявят на вас охоту и сделают трупом.
– Итальянцы могут отказаться выдать меня.
– Это моя забота. Кстати, я привез с собой слезное прошение вашей супруги вернуть горячо любимого мужа, чтобы он отбывал срок на родине.
– Чушь, господин адвокат! У меня никогда не было супруги.
– Теперь есть. Ее зовут Виолетта.
– Что? Эта минетчица?.. В гробу я ее видел!
– Разберетесь, когда вернетесь в Россию.
– Что меня там ждет?
– Работа, которой вы занимались прежде.
– Для этого я должен быть свободен.
– Это забота Пилота…
Акинолос откинулся в кресле, прикрыл глаза. На лице его не читалось ни чувств, ни мыслей.
– Что вы решили, Акинолос? – спросил.
– У меня нет выбора.
– Мы с вами встретимся в 16 часов. На это время вызваны свидетели, видевшие вас у дома Луиджи…
Кузнецов нашел кнопку звонка. Вошедший карабинер показал Акинолосу на выход.
Пятеро стояли у стены. Все одного роста, все в клетчатых пиджаках и одинаковых замшевых туфлях. Акинолос стоял слева. Свидетелей они не видели, окно с их стороны было непрозрачным. Сами же были как на ладони.
Кузнецов подумал: оберегают свидетелей. Не то что у нас.
Первой в свидетельский отсек вошла грузная, моложавая лицом дама. С ходу затараторила. Переводчик Толик шептал на ухо Кузнецову:
– Говорит, что у нее прекрасная память на лица. Стоит один раз ей кого-нибудь увидеть, моментально в памяти фотокарточка этого человека.
Седоусый представитель прокуратуры с трудом остановил ее. Предложил указать ей одного из пятерых, которого она видела в уличном колодце возле особняка Луиджи. Она, не задумываясь, указала на среднего. Затем вгляделась в Акинолоса, поджала губы и ткнула в него. Но тут же решительно замотала головой и снова кивнула на среднего.
– Говорит, что признала его окончательно, – зашептал переводчик, – что ни с какими другими не спутает его свинячьи глаза.
Даму выпроводили. Следователь, приоткрыв оконце, сказал опознанному:
– Лоренцо, приношу извинения за «свинячьи глаза».
Пригласили второго свидетеля. Это был пожилой лысоватый мужчина. Он вглядывался поочередно в каждого. Затем наклонил голову, произнес: