Размер шрифта
-
+

Смотри, как я ухожу - стр. 11

«Интересно, – подумала Настёна, – действительно ли есть любовь? Или её придумали как романтичное оправдание, чтобы без стыда думать про секс?» Настёна уже знала про секс. О нём все её друзья говорили. Она иногда рассматривала себя голую в зеркале, представляя, как бы это происходило с ней. Тело казалось неказистым: сутулая спина, грудь торчит острыми холмиками, ноги в икрах не сходятся. Танька говорила, что в икрах обязательно соприкасаться должны, иначе кривые.

Наверное, нет никакой любви, думала Настёна. Димку, например, она любит – или это только воображение? Или мама. Всегда такая усталая. Или отец. Маму как будто совсем не любит, обнимает редко, не говорит нежных слов.

Ей опять захотелось заплакать. Она бы и расплакалась, если бы не увидела на тротуаре Таньку.

– Эй! Ты куда? – крикнула Настёна.

– За хлебом. А ты?

– Папе обед везу. Поехали со мной? На обратном пути за хлебом заедем.

– Ладно.

– Садись на багажник.

– Увезёшь?

– Ты, конечно, растолстела за лето.

– Дура! Это гормоны.

– Да шучу я, шучу.


Велосипед медленно набирал скорость. Везти Таньку оказалось сложно. «А как бы ты раненого друга на себе несла?» – думала Настёна и изо всех сил давила на педали. Два раза руль вильнул, девчонки завизжали, едва не врезались в камень, съехали на грунтовку и дальше с горки легко понеслись, шурша колёсами велосипеда о гравий. Ряд гаражей, болото с зелёной водой, утки, торчащая из ряски кабина трактора.

– Тэ-сорок, – Танька показала на кабину.

– Что?

– Я говорю: трактор Т-40. Отец работает на таком! – крикнула Танька.

– Понятно.

С разгона они добрались до середины крутого подъёма, дальше стало медленно и тяжело.

– Слезай. Не увезу.

Танька слезла, и они пошли рядом. Настёна, запыхавшись, несколько минут молчала. Танька тоже молчала и смотрела по сторонам.

– Как дела? – отдышавшись, спросила Настёна.

– Нормально. Мать запила.

– Опять? Почему она пьёт?

– Кто ж её знает? Хочется – вот и пьёт. Ей на всех плевать.

– Блин, жаль тебя.

– Ой, да ладно. А то я сама не справлюсь? Выросла уже.

Танька действительно выросла. Грудь второго размера, лифчики настоящие. Это казалось Настёне удивительным, и она слегка перед подругой робела.

– Прочла «Айвенго»?

– Это чё?

– На лето задали.

– Не-а.

– А Грина «Алые паруса»?

– Даже не бралась. О чём там хоть?

– Про Ассоль.

– Фасоль? Про Золушку, что ли?

– При чём тут Золушка?

– Ну помнишь, мачеха заставляла перебирать рис и фасоль. Или гречку. Не помню. Моя мать меня гречку заставляет перебирать.

– Нет, Ассоль – это про другое. Про девушку, которая принца ждала.

– Я и говорю, про Золушку.

– Да, похоже, но по-другому. Она была фантазёрка. Город её не любил, потому что она странная, не такая, как все. И её отец…

– Пил?

– Почему «пил»?

– Не знаю, все отцы пьют.

– Мой не пьёт. Иногда только выпивает.

– А мой не просыхает. Но самое страшное – когда мать бухать начинает. Я к бабке тогда ухожу в бараки. Ну ты знаешь.

Настёне стало неприятно. Она ревновала Таньку к баракам. В районе, который называли «бараки», у Тани была другая жизнь: с блатными пацанами, с сигаретами и пивом, с поцелуями взасос под железнодорожным мостом. Подруга не брала Настёну в ту жизнь. «Это не для тебя: ты из интеллигентных. Тебе не понравится», – посмеивалась она. Настёна обижалась и решала больше с Танькой не дружить. Однако дружить было не с кем, и они мирились.

Страница 11