Смок Беллью. Смок и Малыш (сборник) - стр. 3
– Ты пачкун и неудачник. Какие ты картины написал? Несколько мутных акварелей и кошмарных плакатов. И ни разу ничего не выставил, даже здесь, в Сан-Франциско.
– Одна моя картина висит в зале этого клуба.
– Мазня! А музыка? Твоя милая, но бестолковая мама тратила сотни на то, чтобы обучить тебя музыке. Но ты и тут осрамился. Ты даже пяти долларов не заработал, ну, хотя бы аккомпанируя кому-нибудь на концерте. Песенки твои? Дребедень, которую никто не печатает и никто не поет, кроме бездельников, прикидывающихся богемой.
– Я выпустил книжку. Помнишь, томик сонетов? – робко возразил Кит.
– Во сколько он тебе обошелся?
– Сотни в две долларов, не больше.
– А еще у тебя какие заслуги?
– Одна моя пьеска ставилась как-то на открытой эстраде.
– И что ты получил за нее?
– Славу.
– А ведь ты когда-то умел плавать и пытался ездить верхом! – гневно воскликнул Джон Беллью, опуская бокал на стол с совершенно излишней стремительностью. – Скажи, ну куда ты годишься? Денег на твое воспитание не жалели, но даже в университете ты не играл в футбол. Ты не умеешь грести. Ты не умеешь…
– Я занимался фехтованием и боксом. Немного.
– Когда ты тренировался в последний раз?
– Да после университета забросил; считалось, что я прекрасно рассчитываю расстояние и время, но только…
– Продолжай.
– Меня называли свободным художником.
– Скажи прямо: лентяем.
– Да, это примерно то же самое – в деликатной форме.
– Мой отец, сэр, а ваш дед, старый Исаак Беллью, одним ударом кулака убил человека, когда ему было шестьдесят девять лет.
– Кому было шестьдесят девять лет? Убитому?
– Нет, деду твоему, никчемный ты бездельник! Ты в шестьдесят девять лет не сможешь убить и комара.
– Времена переменились, дядюшка. В наше время за убийство сажают в тюрьму.
– Твой отец проскакал однажды сто восемьдесят пять миль без отдыха и насмерть загнал трех лошадей.
– Живи он в наши дни, он благополучно храпел бы всю дорогу в купе спального вагона.
Дядя чуть было не вышел из себя, но сдержал гнев и спокойно спросил:
– Сколько тебе лет?
– Да как будто бы мне…
– Знаю, двадцать семь. Двадцати двух лет ты окончил колледж. Мазал, бренчал, строчил и болтался без дела пять лет. Так скажи мне, ради Бога, куда ты годишься? В твои годы у меня была одна-единственная смена белья. Я пас стада в Колузе. Я был крепок, как камень, и мог спать на голом камне. Я питался вяленой говядиной и медвежьим мясом. Зато я гораздо крепче тебя. Ты весишь около ста шестидесяти пяти фунтов, а я хоть сейчас могу положить тебя на обе лопатки и намять тебе бока.
– Для того чтобы опорожнить стакан коктейля или жидкого чая, не нужно быть силачом, – примирительно пробормотал Кит. – Неужели ты не понимаешь, дядюшка, что времена переменились? И кроме того, меня неправильно воспитывали. Моя милая бестолковая мама…
Дядю передернуло.
– …судя по твоим рассказам, слишком меня баловала: держала в вате и так далее. А если бы я мальчишкой принимал участие в тех достойных мужчины забавах, за которые ты так ратуешь, я был бы теперь другим человеком. Скажи, почему ты никогда не брал меня с собой? Холл и Робби ездили с тобой и на Сьерры и в Мексику…
– Я считал тебя недотрогой и неженкой.
– Сам виноват, дядюшка, – ты и моя милая – гм – мама. Как я мог закалиться? Ведь меня считали недотрогой и неженкой. Что же мне оставалось, кроме гравюр, картинок да вееров? Моя ли вина, что мне никогда не приходилось добывать себе хлеб в поте лица своего?