Смертоносный вирус «А». Кто «заразил» СССР Афганской войной - стр. 27

– А вы что, не знаете, кто я такой? – язвительно ответил Бабрак.

– Знаем, – спокойно ответил один из офицеров, симпатичный молодой человек с задумчивыми светлыми глазами. – Знаем, – повторил он, – но таков порядок. Вы же юрист, и не мы должны вам объяснять, как следует производить арест.

– Я Бабрак, сын Мохаммада Хусейна, – заложив левую руку за спину и гордо приподняв подбородок, ответил второй человек в НДПА.

Офицеры предъявили ему ордер, выданный главным прокурором, и сообщили, что по обвинению в организации незаконного массового шествия и собрания Бабрак Кармаль арестован.

Такое подчеркнуто вежливое поведение офицеров афганской полиции объяснялось тем, что накануне арестов министр внутренних дел Кадыр Нуристани лично провел инструктаж с участниками предстоящей операции, обратив их особое внимание на необходимость соблюдения законности и полицейской этики. Чтобы министр мог проконтролировать действия своих подчиненных, он приказал все разговоры в ходе задержания записывать на диктофон. Позже эти записи попадут в руки лидеров нового афганского режима.

Бабрак по случаю своего ареста не выразил ни протеста, ни беспокойства. Та политическая борьба, которую он вел почти тридцать лет, выработала в нем готовность к самым суровым испытаниям, к любым поворотам судьбы. Она превратила его в человека особого склада, живущего в недоступном большинству людей героическом измерении. Бабрак был профессиональным борцом, человеком идеи, ради торжества которой мог пожертвовать всем: материальным благополучием, свободой, здоровьем и даже жизнью. Тюрьма? Что ж, пусть тюрьма. Ему не привыкать. Еще в 50-е он, будучи студентом Кабульского университета, отсидел четыре года за участие в антиправительственных демонстрациях. Там, в тюрьме, он выбрал себе псевдоним Кармаль, что в переводе с пушту означает «трудящийся». Он не боялся тюрьмы. Не боялся он и насильственной смерти – казни или убийства из-за угла. Боялся он только одного: не выдержать, дрогнуть, сломаться, если спецслужбы применят изощренные пытки или психотропные препараты.

Сидя на бетонном полу в одиночной камере следственного изолятора МВД, Бабрак еще и еще раз пытался представить, какое преступление и в какой формулировке будет ему инкриминировано, какие вопросы ему зададут и что следует отвечать в ходе предстоящего дознания. Время шло. Тюремщик-хазареец с глупой и даже, как показалось Кармалю, виноватой улыбкой на лице принес сначала чай, затем обед и ужин. На все попытки заговорить с ним хазареец никак не реагировал. Время шло, но на допрос его так и не вызывали. «Арестовали, а теперь не знают, что со мной делать, ждут дальнейших указаний, – подумал Бабрак. – Ведь наверняка мой арест вызвал пусть и не однозначную, но достаточно острую реакцию в политически активной части афганского общества».

Он закурил. Прислушался к звукам, доносящимся из-за тюремных стен: гудкам автомашин, крикам торговцев. Кабул жил своей обычной жизнью. Кармаль поудобнее прислонился спиной к прохладной стене, глубоко вдохнул сигаретный дым, задумался.

Бабрак Кармаль был вторым человеком в партии. Вторым после Нур Мохаммада Тараки. Такое положение в какой-то мере ущемляло его самолюбие. Однако он понимал, что теперь, когда партия объединилась, двух равнозначных лидеров у нее быть не может. Поэтому необходимо поступиться своими личными амбициями ради консолидации всех национальных и революционных сил страны. Он всегда был вторым человеком в партии, с момента ее возникновения.